Золото верности

– Со временем отец признал, – молвил Йед, допив кубок, – что зря вообще помогал этому бездельнику. Неблагодарное и совершенно бессмысленное занятие. Получилось в итоге, что отец из добрых побуждений лишь вредил ему всё это время, лишь сильнее закрепляя в нем нежелание брать собственную жизнь в свои руки. Ты не об этом говорил, Киреан? Про то, что не все достойны добра и бескорыстной помощи. Та помощь, которой люди вроде Щекотуна желают, на пользу им не идёт, а иной они не примут.

Пока Йед рассказывал историю разбойника Щекотуна, к Киреану постепенно вернулось прежнее брезгливое выражение.

– Ещё недавно, – заговорил принц, – мне виделось, что все простолюдины таковы, как этот твой дружище… То есть, Щекотун. Но по тебе я вижу, что заблуждался. Происхождение тут не имеет значения, всё куда сложнее… Я видел, с каким упорством ты шёл к цели, вопреки всем временным неудачам. Потому я и решил поддержать тебя на жеребьёвке. Ты из тех, кто достоин помощи. И дружбы.

Принц Киреан задумчиво засмотрелся в трещину на столе. Он тоже что–то вспоминал.

– Раз ты рассказал нам историю из жизни своего отца, – заговорил он снова, – то тогда и я расскажу историю, которую услышал от своего. Пожалуй, она тоже о том, что даже благие намерения, вроде желания выручить друга, могут иногда не просто навредить, а привести к ужасной трагедии. А вообще, она много о чем… О том, как судьбы множества людей спутываются, переплетаясь в единый узел… И это сплетение безжалостно губит его участников. Вы знали, что лет пятнадцать назад Тарбис Бесстрашный, отец нашего сэра Тарбиса, командовал королевской гвардией? Это будет печальная история о его гибели…

– Пятнадцать лет назад? – заговорил Мерон. – Ты не о временах Войны кузенов?

– О них самых, – кивнул Киреан. – Едва наш Старый король Аларис, в те времена ещё вовсе не старый, унаследовал кейлейский престол, как разнёсся слух: будто бы он не от крови Халара. Якобы почивший король не был ему настоящим отцом. И его златородный кузен Вертис слухами тут же воспользовался. Он пожелал отобрать трон у Алариса. Синод не стал поддерживать его притязания – он вообще внутрисемейных споров сторонится – и тогда лорд Вертис не побоялся поднять мятеж. Он, однако, не бунтовал против Чтецов или установленных Богиней порядков, потому реакция Синода так и осталась невнятной. Высшая знать раскололась: кто–то осмелился поддержать Вертиса, кто–то, как мой отец Фарлеан, остался верен Аларису. А следом раскололась и вся страна.

– Но Аларис сумел победить в Войне кузенов и без поддержки Синода, – вклинился Мерон. – За что и получил прозвание Свирепый.

Мерон был явно недоволен, что на этот раз его лишили права рассказчика. Что–то, а выступать в роли знатока исторических перипетий он любил.

– Это верно, – кивнул принц, так и не дав Мерону перехватить разговор. – Войну выиграл Аларис Свирепый, а Вертис Узурпатор погиб. Но Аларис не вкусил от победы никакой радости, ибо заплатил страшную цену… Впрочем, я забегаю вперёд. Уже в самом конце, понимая, что его мятеж обречён на поражение, наш златородный кузен Вертис решился на отчаянный шаг. Он умудрился похитить жену Алариса, королеву Линнею, и двух её малолетних детей, принца Рамиса и принцессу Киру. Он хотел использовать их как заложников, чтобы шантажировать Алариса. Тот, однако, не пошёл на поводу у негодяя, и решил брать приступом тюремную башню, где держали в плену его семью. Мой отец Фарлеан бился в том сражении бок о бок с Аларисом. В ваших, Мерон, монашеских хрониках остались лишь сухие записи, но я знаю эту историю из его уст… Всю до подробностей…

Глава 17

«Зачем я не послушал тебя, Посланник Синода? Почему ты меня не остановил?»

Чжирк. Чжирк. Чжирк.

Металл издавал мерзкий звук от каждого движения рукой – к острию или обратно.

У стены аскетично обставленной комнаты сидел угрюмый мужчина с чудовищным шрамом во всю щёку. Одетый в боевое облачение, он мерно водил полустёртым оселком вдоль лезвия обнажённого клинка. Кольчуга на нём была прежде то ли порвана, то ли разрублена в бою, а теперь наспех склёпана. Вылезшие по шву кольца слабо позвякивали всякий раз, как он задевал их локтем, но звук этот тотчас тонул в скрежете точильного камня.

Чжирк. Чжирк. Чжирк.

Тяжёлый взгляд стражника переходил с меча то на окно, то на троих пленников.

Снаружи опускалась ночь, и в нависших сумерках с трудом различались очертания дубравы, высаженной вокруг тюремной башни в стародавние времена. На стене комнаты тускло чадила масляная лампа. Света стражнику едва хватало, потому он перевесил её совсем низко. Прекращая иногда заточку, он подносил клинок к самым глазам – убедиться, вполне ли выправлена очередная зазубринка. И тогда огонёк лампы недобро сверкал в начищенном до блеска лезвии.