Золото Волка (ЛП)

- Значит, она не очень хорошо переносит беременность? Фелиция улыбнулась ему, счастливая видеть, как Аппиус вцепился в ворот отцовской туники и энергично теребит деснами тяжелый золотой кулон, висевший на шее ее мужа.

‘Рвота каждое утро, желчь до конца дня, и необъяснимое желание съесть сырой лук. И если через три месяца она будет такой же, то жизнь вашей коллеги, безусловно, будет интересной в течение следующих шести месяцев. Что это ребенок жует?’ Марк посмотрел вниз.

‘ Он принадлежал Кариусу Сигилису. Я снял его с его тела на озере, после той битвы на льду. Я пообещал трибуну Скавру, что верну его отцу, если мне когда-нибудь представится такая возможность.’ Фелиция забрала у него ребенка, осторожно вынув кулон из его пасти.

- Полагаю, ему нравится ощущать холодный металл на деснах. Кстати, осторожно, у него еще нет зубов, но он все еще может куснуть достаточно сильно, чтобы остался синяк.’ Она посмотрела на своего мужа, слегка приподняв бровь. ‘ Еще один мертвый друг, Марк? Как ты спишь?’ Его ответ был невозмутимым, несмотря на обескураживающую точность ее вопроса.

- Достаточно хорошо, любовь моя. За исключением часа перед рассветом, когда отец все еще преследовал его требованиями возмездия, в последнее время часто сопровождаемый призраком Луция Кариуса Сигилиса. В то время как сенатор просто ругал своего сына, чтобы отомстить, призрак трибуна был в то же время молчалив и в то же время ужасно настойчив в своих требованиях, просто нацарапывая одни и те же слова на любой поверхности, которая попадалась под руку в контексте сна, писал пальцами кровью, которая текла из его ран. Фелиция взяла его за руку и притянула к себе так, что ребенок оказался зажат между ними.

- Ты действительно кажешься счастливее. Возможно, вам просто нужно было провести несколько хороших боев, чтобы выбросить из головы то, что вас беспокоило?’

Он улыбнулся ей в ответ, размышляя о том хаосе, который он намеревался посеять, если у него когда-нибудь появится возможность вернуться в город, где он родился. Префект претории Переннис и четверо мужчин, известных ему только как "Ножи императора", на данный момент были достаточным списком, хотя он был уверен, что другие имена всплывут на свет, как только он начнет разбираться с первыми пятью. Его рука напряглась на кинжале у пояса, покрытая шрамами кожа на костяшках пальцев натянулась, пока отметины не исчезли под белой плотью.

- Да, любовь моя. Возможно, я так и сделал.’