Золотое дерево

Атака скоро была отбита, и французские солдаты бросились в погоню за убегающим противником, однако командир отдал приказ прекратить преследование, так как опасался ловушки. Отряд понес большие потери: пять солдат убитыми и одиннадцать ранеными. Кроме того, погиб маркитант, потерявший недавно на горном перевале весь свой товар, — пуля попала ему прямо в голову. Погибших вновь не стали предавать земле, оставив за собой на обочине дороги шесть каменных груд, на вершинах которых были укреплены кресты из веток. Стонущих от боли раненых перевязали и уложили рядком на одну из повозок, поручив их заботам жены сбежавшего в солдаты мужа. Несмотря на теплые одеяла, которыми были укрыты раненые, лютый холод сделал свое дело, и в течение следующих нескольких дней отряд оставил за собой еще три каменных могилы.

Временами Габриэль казалось, что она уже целую вечность трясется вот так в седле, слушая беспрестанный скрип колес и грохот тяжелых сапог военного отряда на марше. Однажды они прошли мимо поля, служившего недавно местом ожесточенного сражения и представлявшего собой ужасное зрелище. Повсюду валялись непогребенные трупы, также оторванные снарядами руки и ноги, изуродованные тела павших воинов. На замерзшей черной земле отчетливо выделялась синяя французская форма и форма испанского пехотного полка, сшитая из белой некрашенной шерсти. При взгляде на этот неубранный урожай смерти сердце холодело в груди.

Каждый раз, когда взору путешественников открывалось что-нибудь подобное, Гастон старался отвлечь Габриэль, развеселить ее, и хотя его попытки отличались порой излишней грубоватостью, Габриэль не обижалась на него, зная, что Гастон делает это от чистого сердца, стремясь помочь ей пережить трудные моменты. Закаленный в боях и походах, Гастон ко всему относился спокойно, его волновали только жизнь и здоровье Габриэль. Каждое движение его сильного мускулистого тела дышало мужеством и уверенностью. Временами Габриэль даже охватывал страх перед ним. Ей казалось, что он запросто может воспользоваться ее слабостью и беззащитностью; тоска по Николя, влечение к нему делали ее в глазах Гастона уязвимой и легкодоступной. Поэтому Габриэль следила за каждым своим взглядом, жестом, словом, боясь дать ему хоть малейший повод, поскольку знала, что любая оплошность с ее стороны может привести к непредсказуемым последствиям.

Конечно, она была уверена, что он никогда в жизни не совершит насилие над ней. Но жизнь была порой так непредсказуема, а человеческие взаимоотношения так запутаны… Некрасивая внешность Гастона не отталкивала ее, напротив, он нравился Габриэль таким, каким был, она видела в нем своего друга и опору, давно уже не воспринимая его как слугу. Габриэль радовал тот факт, что он пользуется услугами следовавших за обозом проституток с той же регулярностью, как и остальные солдаты, думая, что она не понимает причины того, почему он каждый вечер после ужина уходит на прогулку. Когда ночью на своей жесткой постели, устроенной на земле в нескольких шагах от нее, Гастон ворочался с боку на бок и тяжело вздыхал, Габриэль прекрасно знала, что именно мучало его. Поэтому она и боялась, что, оставшись наедине друг с другом, оба они вынуждены будут жить в постоянном изматывающем силы напряжении, хотя причины такого напряжения для каждого из них будут свои. Габриэль успокаивало только то, что переход от Саламанки, где они расстанутся с обозом, до Сьюдад Родриго — цели их путешествия — должен быть непродолжительным.

Вопреки ее надеждам ей не удалось добраться до Сьюдад Родриго к Рождеству. Отряд достиг предместий Саламанки в первую неделю нового 1812 года. Обоз, сопровождаемый вооруженным отрядом, проследовал к крепости, расположенной в центре города, а Гастон снял две комнаты на постоялом дворе, где они с Габриэль должны были переночевать.

Утром они вновь отправились в дорогу, оставив одну из вьючных лошадей на постоялом дворе вместе с запасами зерна и сена в уплату за продукты питания.