Золотое дно. Книга 2 (СИ)

— Нет, Светоградскую.

— А я как раз еду на Южно-Саянскую.

— Ну, привет нашим. Нынче, наверно, вода попрет… я слышал, «белки» в Саянах тают… такая жара… да еще дождь…

— Ни фига! Наша плотина крепкая! — сказал я с некоей гордостью, как будто сам строил ее.

И всю дорогу, покуда катил сквозь нескончаемую мрачную, но такую освежительную грозу, думал про огромную плотину Ю.С.Г. И про летопись Хрустова.

Я, конечно, не раз и не два ее перечитал, прежде чем отослать месяц назад Илье в Виру заказной бандеролью. Разумеется, у меня осталась копия, но ее почему-то и открывать не хочется. Тем более, что я почти весь текст уже помню… если не дословно, то диалоги, ситуации…

Так что же сгорело, когда Хрустов сунул свою папку в печь в бараке, где он устроил громкую голодовку? Наверное, ближе к концу были записаны некие обиды на друзей… и на начальников… сохранилась же фраза, что они повели себя подло… И при нашей встрече полтора месяца назад Хрустов повторил эту мысль более резко: все скурвились…

Но что же делать?! Время меняет даже время, прочитал я странную фразу у кого-то из физиков современности. Левка и его друзья по характеру своему были в молодости лидерами, бузотерами. А политика — жернов, под который если мы попадали, спастись можно только переместясь ближе к середине, где ось, тем иногда бывает углубление, или — выскочив прочь из-под жернова. Но и в середине (став ближе к власти) жить трудно. Думаю, Туровский, если захочет, расскажет. А выскочить из-под движущейся плиты не всегда удается — нужна воля и здравый смысл…

К счастью, я-то политикой никогда не занимался, никого не трогаю, как говорил кот Булгакова, и меня не трогают. Аню, мою жену, красавицу, когда-то выдвигали в секретари комитета комсомола университета — она мягко отказалась, с ней собеседовали — не помогло. А я — книгочий, в тяжелых очках, сутулый, с кривой улыбкой на физиономии (из-за вечной неуверенности в себе) — каким властям я нужен?

А вот Хрустов — другое дело. Легкий, яркий был юноша, с кем угодно мог найти общий язык. И Валерий тоже, с его проницательностью. Да наверное, и Алеша Бойцов с Сережей Никоновым. Теперь уж никогда они вместе не соберутся.

Слышал я от Ильи: бывший строитель и поэт дядя Леша работает в нашем посольстве в Индии, а Никонов где-то на дальнем Востоке.

А где ныне те девочки, о которых пишет Хрустов? Которая из них теперь жена Льва Николаевича? Безумно интересно. Скорей бы добраться…

В этот раз автобуса, на котором я ехал из Саракана в Виру, никто по дороге не остановил. Зато я заметил сквозь ливень темную, высоченную дамбу, которую выкладывают в степи полукольцом перед областной столицей, она из бетонных плит — каждая плита размером с грузовик. Видимо, МЧС посчитало, что такой экран в случае прорыва воды из Саян защитит город…

Неужели по прежнему есть опасения, что плотина Ю.С.Г. может сдвинуться и распасться? Да ерунда. Она такая тяжелая, она величайший ледоход выдержала в 79-ом году, пропустила НАД и ПОД собой… к тому же дугою упирается в берега, а гранитные берега никакая сила не раздвинет…

3

Весь мокрый, без зонта (забыл взять в дорогу!), в хлюпающих ботинках, под непрекращающимся душным, жарким дождем я доплелся, наконец, от автобусной остановки до дома Хрустовых.

Вот это панельное здание с огромными тусклокрасными буквами на торце: ТРУД. Вот подъезд, в который вбегал Илья Хрустов, чтобы вынести мне летопись отца.

Я теперь уже знал номер квартиры, я медленно поднимался по бетонным, слегка покатым ступеням, почему-то невероятно волнуясь. Нет, мы не были очень уж близки с Хрустовым в минувшие легендарные годы, виделись раза три-четыре, но сегодня мне вдруг показалось, что это один из самых дорогих для меня людей на свете. И ведь мог недавно умереть… инфаркт — штука молниеносная… Хорошо, что во время рядом оказались врачи…

Дверь открыла жена — боже, это была Таня Телегина!.. Я ее сразу же узнал по улыбке, но как же она изменились!.. Большая стала, пышная, вся как из подушек, насованных в синенькое платье, а глаза серо-синие, похожие на слой тумана — точно те же глаза.

— Татьяна Николаевна!.. — пробормотал я.

Она звонко расхохоталась, всплеснув руками и тут же уведя их за спину — почему-то прятала. Наверное, кухонное полотенце в них или какой другой хозяйственный «некрасивый» предмет.

— Я Галина Ивановна… — быстро проговорила она. И косясь на дверь в одну из комнат, шепотом добавила. — Он же всё нарочно запутал в своей летописи…

«Между прочим, там и имя Галя мелькало… какая-то девушка должна была приехать на стройку…»

Я протянул жене Хрустова три цветочка, купленных в киоске возле местного автовокзала, — белые розочки, и она их приняла, и только теперь я заметил, что ее пальчики скрючены болезнью. Но сделав вид, что ничего не видел, спросил:

— Как Лев Николаевич?

— Спит, — прошептала она, кивая все на ту же дверь. — Ой, а вы же мокрый!.. Идите в ванную, вода есть… я вам дам левкину одежду… а эту высушим…

— Кто спит?! — раздался тягучий бас из спальни. — Я вообще не сплю.