Золотое дно

Надо признать, когда Инна-маленькая вместе с матерью своей переехала в Москву, Илья полагал, что к этой девушке его более не тянет. Его воспоминания о ней охлаждало еще и то обстоятельство, что, работая инженером на ГЭС, он видел каждый день ее отца, с его забавным утиным носом и многозначительной угрюмой ухмылкой. Иногда Илья даже злился на директора за то, что Инна все же чем-то на отец похожа… нет, носик у нее ровненький, славный, а вот взгляд порой такой же…. И однако, неделю назад полетев в Москву в командировку, как теперь он понимал, придуманную Туровским (а отказаться не нашел разумного предлога), и встретившись там в аэропорту с Инной-маленькой, увидев ее ангельское личико, Илья был сражен. Она показалась ему самой родной на свете. И почему их кто-то должен разлучить?

Все дальнейшие дни в Москве прошли словно в некоем божественном опьянении. Да надо сказать, и сам Валерий Ильич здесь показался ему совсем другим человеком: хохотал, как мальчишка, по любому поводу, смешно пародировал то Льва Николаевича с его рычащим баском, то хохла Варраву, грозящему небесными карами Чубайсу и Гайдару. И рассказал жутковатую историю, как они с Инной-большой, еще молодыми, наткнулись в тайге на медведя… ничего у Валерия Ильича с собой не было, даже ножа… Так он схватил с земли палку и закричал: — Уходи!.. — И медведь, пятясь убежал, подпрыгивая задом… Неужто не врет? Смелый дядька! И еще рассказал Валерий Ильич в одном из ресторанов (они каждый день ужинали в каком-нибудь хорошем ресторане вчетвером), как во время строительства ГЭС, только перекрыли Зинтат, перед Новым годом, в самые морозы вдруг начала перед плотиной подниматься вода… Оказалось, чем-то забиты донные отверстия! Вся Сибирь встала на уши. Если бы вода пошла поверху, погубили бы стройку, городок строителей, всё покрыли бы льдом… И он, Туровский, будучи начштаба, лично опускался в подводном снаряжении на глубину двадцать метров, посмотреть, что там, с донными… и потом у него кровь шла из ушей… на какое-то время оглох… Он испугался, что таким и останется… а когда слух восстановился, долго говорил шепотом… а если начинали кричать товарищи или рядом громко тарахтели механизмы, уходил, зажав уши, прочь…

— Вот почему мне понравилась Инночка-былиночка, — хмуро-загадочно улыбался Туровский, глядя на свою ныне располневшую жену всю в блестках, стянутую в талии на манер актрис, играющих дам Х1Х века, так чтобы груди выпирали шарами. — У нее голос, как у струящегося шелка. Правда, дочь?

— Правда, — так же загадочно улыбалась Инна-маленькая. — Если не ругаются.

— Когда человек сердится, он включает все ресурсы, как ракета, взлетающая с космодрома… — пояснял, веселясь, Туровский. И переводил взгляд на Илью. — Папу твоего я очень, очень люблю… честный, яркий человек… но по старой памяти побаиваюсь единственно из-за голоса… громко басит…

У Инны маленькой голос тоже шелковый, как у нее мамы, губками еле шевелит, некоторых слов даже не расслышишь, но, конечно, догадаешься, что хотела сказать красавица… Маленькая, тонкая, что-нибудь вспоминая, пальчики ломает, вся такая беззащитная… На Илью смотрит с обожанием, открыв ротик…

Всё кончилось тем, что на пятый день командировки Илью с Инной обвенчали.

Чтобы не обижать родителей Ильи, решили свадьбу устроить в Вире.

И вот, прилетели…

Где мне взять великий талант, чтобы описать все многообразие взглядов, жестов, которые можно было наблюдать в эти минуты, когда молодые люди переступили порог и картинно замерли? Великий Гоголь сочинил огромнейшую ремарку к финалу своей комедии «Ревизор», буквально каждому актеру разъяснив, как и где он должен стоять, в какой позе, с какой гримасой… Здесь же, в нашей повести, представителей старшего поколения, собравшихся в квартире Хрустовых, всего шестеро: Лев Николаевич и Галина Ивановна, Сергей Васильевич и Татьяна Викторовна, да отец невесты Валерий Ильич, да я, случайный свидетель событий…

А вот не стану ничего разъяснять! Разве что в двух словах. Я надеюсь, великая растерянность Хрустовых-старших вам вполне понятна… у Галины Ивановны уже и слезки покатились по щекам… от радости — сын женится… и конечно, от великой тревоги — как Левушка себя поведет… Сам Хрустов возвысился над столом, серый, как бетон, лишь дергал уголком сухого рта, словно хотел бы что-то сказать, да не мог… Только сейчас до него долетел смысл недосказанных слов и не разъясненных улыбок в предыдущих разговорах с Никоновыми… Никонов же стоял перед молодыми, раскинув длинные руки, как будто это он был отцом если не Инны, то уж, верно, Ильи. А его супруга уже порхала перед молодыми с серебряным подносом в руках, на котором поблескивали фигурные, затейливо изготовленные из серебра рюмки, наполненные всклень шампанским.

— Это вам от нас. Пригубите.

Илья, еще более закаменев от волнения и сейчас весьма напоминая своего отца, посмотрел на мать — та машинально кивнула. И Хрустов-младший подал одну рюмку Инне-маленькой, другую взял сам, и они, чокнувшись, приложились губами к вину. Затем Татьяна Викторовна приняла от молодых рюмки и крикнула: