Золотое колечко на границе тьмы

Многие друзья по-прежнему жили в Тюмени, учились в местных институтах и техникумах. А помимо этого занимались всякими увлекательными делами. Два самых закадычных друга – Валерий и Юрий – подались в секцию планеристов. Юрия, правда, не взяли из-за сильной близорукости, но он время от времени летал со знакомыми ребятами пассажиром. А Валерий быстро освоил планерное искусство и авторитетно объяснял мне всякие хитрости про ручку управления и педали. Спортивный аэродром располагался примерно там, где сейчас тюменская "Сортировка". У деревни Войновка. Был он почти такой же, как тот, что потом я увидел под Молодечно. Похожее на выгон поле, будки по краю, полосатая “колбаса” на шесте… Через много лет, когда я писал повесть “Летчик для Особых Поручений", то вспоминал именно эти аэродромы.

Я, Валерий и Юрий приезжали сюда на велосипедах. Иногда мы здесь проводили время дотемна. Впрочем, настоящей темноты не было – июльские ночи сохраняли в небе отсветы заката. Звезды почти не проклевывались, только на западе крошечным золотым шариком переливалась Венера. А на востоке всплывала круглая луна. Она была большущая, но очень застенчивая. Смотрела на поле словно сквозь кисею и густо розовела от смущения. Пахло теплой полынью. Было тихо. Лишь изредка мычали в недалекой деревне коровы.

Порой тишину разрубал рев мотора. Это курсанты развлекались с допотопным американским мотоциклом “Индиана”. У мотоцикла не было тормозов, и ездить на нем разрешалось только по широкому полю, чтобы впереди всегда хватало места для пробега после остановки двигателя – как у самолета.

А у сторожки горел костер. На самодельных скамейках и чурбаках собиралась компания планеристов. Говорили о том о сем. Насколько я помню, никто не курил.

Курсанты были отличные ребята. С некоторыми я был знаком еще со школьных лет. Держались они на равных, никто не задирал носа передо мной и Юркой из-за того, что они все – летающий народ, а нам "не дано".

Среди молодежи неизменно оказывался аэродромный сторож дядя Костя – сухой, хромой и старый. Я не знаю, какая жизнь была у него за плечами, но чувствовалось, что непростая.

Дядя Костя любил поговорить о значении мировой культуры и часто упрекал ребят в нелюбви к литературной классике. Сам он был весьма начитан и особенно ценил западных писателей романтического склада.

Во мне дядя Костя обрел понимающего собеседника. Наши вкусы во многом совпадали, к тому же я совсем недавно сдал экзамен по западноевропейской литературе.

Разговор дядя Костя начинал обычно одной фразой:

– А как вы относитесь к… – и после паузы выдавал имя французской, английской или немецкой знаменитости. Я обычно отвечал, что отношусь к названному автору с почтением и любовью, и мы пускались в тонкие рассуждения по поводу "Отверженных", "Пикквикского клуба", "Сирано де Бержерака" или жутковатых гофмановских историй. Окружающая публика состояла в основном из студентов-технарей и слушала нас с известной долей уважения. Вот так-то! Это вам не ручки-педали и шасси-закрылки…

Но такие беседы случались уже в сумерках, когда на костре кипел чайник и в углях пеклась картошка. А днем были полеты. Летали на "Приморцах". Это длинные узкокрылые птицы (похожие на один из самолетиков, увиденных мной здесь, в Рабате, только не желто-красные. а зелепые). На краю поля стоял грузовичок с мотолебедкой. Инструктор махал флажком, лебедка с воем начинала мотать на себя тонкий трос, прицепленный к носу "Приморца". Планер бежал по траве – все быстрее, быстрее – и наконец круто взмывал. Как воздушный змей на бечеве. Когда он оказывался над грузовиком, пилот дергал рычаг, трос отцеплялся и, рассекая воздух, летел на поле. Стоять поблизости не следовало.

Говорили, что бывало, когда трос не удавалось вовремя отцепить или обрубить и дело кончалось "дровами". Но при мне, слава Богу, ничего плохого не случилось. Если не считать двух-трех досадных эпизодов, когда ребята не дотягивали до посадочного знака и садились на картофельные гряды местных огородников.

Жители Войновки приходили выяснять отношения, но больших скандалов не было. Дело ограничивалось охами-вздохами. а потом и смехом. А прилегшего среди грядок «Приморца» дружная компания тащила к стартовой линии на руках…

Неудачные посадки бывали редко. Обычно "Приморец", сделав круг над полем, заходил против ветра и благополучно касался земли похожим на резиновый бублик колесом – рядом с длинным белым полотнищем, которое обозначало ножку громадной буквы Т, выложенной на траве.

Несколько раз там приземлялся и трескучий старенький По-2: это навещал друзей-планеристов наш приятель Лева Кошелев. Он занимался в «самолетной» секции – она базировалась на другом, западном краю Тюмени, на том аэродроме, у которого я когда-то гулял с отцом.

Леву шумно приветствовали… Это были патриархальные времена, и такие вольные полеты между двумя городскими аэродромами тогда, видимо, не возбранялись…