Золотое колечко на границе тьмы

Плоты у берегов тянулись почти сплошь. То по левому берегу, то по правому. И работали на них не только заключенные, но и вполне свободные, жизнерадостные граждане СССР. Недалеко от пассажирской пристани веселая компания таких граждан, прервав трудовой процесс, развлекалась купанием. Несколько гогочущих мускулистых парней подплыли к нам и наперебой высказывались в том смысле, что на такой калоше мы попадем прямо в царство небесное.

Я деликатно возразил, что, может быть, такого финала и не будет, если пловцы станут держаться подальше. Они, однако, не вняли совету. А один поступил совсем подло…

Это был рыжий – веснушчатый и медноволосый тип. Сразу оговорюсь, что его конопатость и рыжесть не имела в себе ни капельки той симпатичности, которая украшала девочку Полю и маму Олешека. Рожа у него была узколобая, разбойничья, ухватки уголовные, гогот отвратительный. Он осклабился и положил пятнистую лапу на корму нашего суденышка.

Этого было достаточно. Мы оказались в теплой желтоватой воде. Парни, радостно перекликаясь, вылезли на плоты, а мы плавали вокруг лодки и старались выловить имущество. Рюкзак с одеждой поймали, он прыгал на зыби, как надувной мешок. А три пары наших башмаков дружно ушли на дно.

Лодку мы умело и быстро отчерпали на плаву, было не привыкать. Забрались в нее. Были мы целы-невредимы, вещи все оказались на месте. Кроме обуви.

Эта потеря разозлила нас отчаянно. А еще больше – сам факт вероломного пиратского нападения. Наши души жаждали отмщения. Миновав участок плотов, мы выбрались на берег и пошли искать контору лесосплавщиков, чтобы потребовать возмещения морального ущерба и убытков.

Мы долго ходили среди всяких будок, эстакад, штабелей и заборов, но никакой конторы не нашли. Только потеряли еще около часа. Солнце уже заметно склонялось к далеким башням Троицкого монастыря. Напротив этого монастыря стоял дом наших знакомых, у которых мы оставляли лодку. И плыть до этого дома было еще ой-ёй-ёй сколько…

Добрались мы уже после заката. Знакомые не на шутку тревожились. Мы же думали о том, как тревожатся наши домашние.

А впереди ждало нас последнее испытание: путешествие босиком чуть не через весь город. Впрочем, Валерия и меня это не особенно волновало. Но Юрий говорил, что идти так совершенно неприлично. И зябко поджимал ноги. Его незагорелые интеллигентные ступни фосфорически белели в жиденьких июльских сумерках.

Но делать нечего, пошли, выбирая улицы побезлюднее. Было даже приятно идти по теплой пыли немощеных дорог. Пыль эта скоро припорошила Юркины ноги, и он малость утешился.

Я на ходу философски размышлял, какой груз предрассудков и условностей взваливает на наши плечи грядущая взрослость.

Казалось, еще совсем недавно мы бегали, не стесняясь ободранных коленок и прилипших к майкам репьев, пускали из луков стрелы в нарисованных на заборах чертей, сотрясали азартными криками переулки при игре в сыщики-разбойники. Теперь уже так не поскачешь.

Конечно, мы еще многое можем. Например, лихо носиться на велосипедах, гонять на пустырях футбольный мяч или вот, как сегодня, окунаться в "парусные приключения". Но возраст уже накладывает свои запреты на вольную жизнь. Не полезешь теперь с мальчишками на крышу запускать змея, не устроишь весной в лужах гонки сосновых корабликов, не станешь вечером на дворе поджигать самодельные дымовые шашки, чтобы очередной раз перепугать соседку Таисию Тимофеевну…

Да и в школе то же самое. При очередном объяснении с завучем Петром Юлиановичем уже несолидно шмыгать носом и говорить бесхитростно: "А чё я сделал". Приходится тактично объяснять, что растущий интеллект периодически требует разрядки, каковая порой, становясь неуправляемой, принимает причудливые формы – вроде эксперимента с дымящимися сигаретами в зубах черепов гориллы и питекантропа, который (эксперимент то есть) и ввел в непредсказуемое состояние нашу уважаемую биологичку Алевтину Михайловну, о чем мы, естественно, искренне сокрушаемся…

– Да-а… вздохнул я, пыля по обочине. – Многое мы уже потеряли и многое потеряем еще…

– Ну уж дудки! – откликнулся практичный Валерий. – С меня хватит башмаков…

Я грустно посмеялся. Старых башмаков было не жаль. Только бы у мамы не случилось там какого-нибудь сердечного приступа.

…Мама и старшая сестра ждали меня у калитки.

– Хорош, – сказала Людмила, глядя на меня, на босого. И поджала губы (скорее всего, чтобы не разреветься).

– Где тебя носило? – спросила мама и всхлипнула.

Ну и, как водится, охи-ахи, объяснения, упреки, а потом и смех сквозь слезы. А что было делать с оболтусом, выросшим под метр восемьдесят? Поставить в угол? Или, может быть, огреть шлангом от стиральной машины? Но у нас в ту пору машины еще не было…

После того приключения мы все трое к лодке, казалось бы, охладели. На следующий день мы даже поклялись "больше не связываться с этой чертовой посудиной". И держали клятву почти две недели…