Золотое колечко на границе тьмы

Мы, по правде говоря, не очень-то хотели. Боялись, что вместо змея полетит его хозяин. Причем не вверх. Но ничего плохого не случилось, змей взмыл, зрители возликовали.

Кстати говоря, забираться на крышу было ни к чему. Ветер продувал улицы насквозь и многие ребята ухитрялись запускать своих «комет» прямо с мостовой. Одна такая компания занималась этим делом на маленькой, окруженной пальмами площади. Три змея реяли над пальмовыми верхушками.

В сторонке от компании стоял мальчуган лет одиннадцати, тоже держал нить змея. Стоял чуть изогнувшись, прислонившись острым плечом к пористым камням старинного бастиона. Тоненький, ровного кофейного цвета, но светловолосый. С крупными локонами и желто-карими глазами в пушистой оторочке ресниц. Этакий юный гранд, потомок испанских рыцарей-мореходов. Только был он не в шелке и бархате, а всего лишь в мятых серых шортиках. И босиком. Держался, однако, так, словно на нем плащ с вышитым фамильным гербом и перевязь со шпагой.

Когда мы подошли, он глянул спокойно, даже равнодушно. Потом все-таки чуть улыбнулся – без всякого намека на какую-нибудь просьбу. Да, от такого не услышишь – "чиклос". Он скорее сам чем-нибудь одарит. И он одарил!

Снисходительно, плавным жестом инфанта он протянул нам палочку с привязанной нитью: "Хотите подержать? Я готов оказать вам, иностранцам, такую честь".

Я хотел. С благодарностью взял деревяшку и ощутил сильное, знакомое с детства натяжение и вибрацию живой нитки змея. Взглядом скользнул по этой нитке вверх. Змей был похож на белую бабочку.

– Битанго? – спросил я неуверенно.

– Марипоса, – сказал он без удивления, вполголоса.

Уже потом я узнал, что «марипоса» это и есть "бабочка". Еще одно здешнее название бумажного змея.

Ну что же, пусть марипоса… Я еще с полминуты благоговейно держал палочку с нитью и вернул владельцу. Потом все же взял на себя смелость преподнести ему значок – последний из тех, что были в карманах. Серебристую бляшку с четырехмачтовым барком "Крузенштерн". Хозяин «марипосы» принял подарок с прежним достоинством. Сказал вполголоса:

– Грасиас, сеньор… – (Ишь ты, "сеньор", а не "компаньеро").

Затем он прицепил «Крузенштерна» к шортикам и сосредоточил внимание на змее.

Нам осталось откланяться.

…Мы гуляли до сумерек. В них светились серебристые стволы высоченных королевских пальм. Фонари на старых улочках не горели. Свет падал только из окон и киосков. В киосках продавались бананы и советская манная крупа в пачках.

Мальчишки на подростковых велосипедах и самодельных самокатах проносились по освещенным пятачкам асфальта.

То и дело попадались навстречу парочки: девушки в мини и парни в ковбойках или солдатских куртках.

Старики все так же сидели у порогов, дымя сигарами. За их спинами, в глубине домов мерцали телевизоры.

И все было хорошо. Жаль только, думал я, что всю эту пестроту, все диковинки заморского города не видят ребята из моего отряда "Каравелла".

Это была вторая за день грустноватая мысль.

А первая – все та же: почему никому здесь неизвестно слово "битанго"? Может быть, его знают лишь в Испании, а в этой тропической стране – другие обычаи и другие названия детских игр?

…Но потом я и в новых изданиях испанско-русских словарей этого слова не встречал. А что, если тогда, в тридцать седьмом, в словарь вкралась ошибка? Вдруг именно поэтому судьба распорядилась так, что не удался у меня рассказ с таким названием?

5

Я начал думать о рассказе «Битанго» еще в те дни, когда впервые узнал это слово. Оно тревожило меня, звучало в сознании, как удары маячного колокола: "Би-тан-го"… "Би-тан-го"… Я еще не придумал, какие события произойдут в рассказе. Знал только, что там обязательно будут мальчишки и воздушные змеи.

Мне верилось – получится хороший, ясный такой рассказ, не надо только спешить, пускай тема наберет силу и вырастет сама – неспешно и прочно.

Я носил в себе эту, неясную еще, тему несколько лет. "Би-тан-го…"

В ноябре шестьдесят второго случился знаменитый Карибский кризис (именно «Карибский» уже, а не "Караибский"). Я работал тогда в журнале "Уральский следопыт". Помню хмурые лица, приглушенные разговоры, натянутые нервы и постоянное ожидание последних известий. И противное ощущение беспомощности – как у муравья, который вдруг осознал, что муравейник его построен на бочке с порохом и кто-то возится у фитиля. А сделать с этим "кто-то", громадным и на всех нас плюющим, ничего нельзя. Затопчет он огонек на фитиле или дунет на него, а сам отбежит подальше и спрячет голову в канаве?..

И еще отстраненно-ироническое размышление. Что случится раньше: придет военкоматовская повестка или брякнется на благословенную столицу Урала американский термоядерный подарок? Если неизбежно то и другое, то пусть уж лучше сразу…

И совсем эгоистическое сожаление: "Черт возьми, так и не успела выйти книжка!" В те дни я как раз ждал свой первый сборник рассказов, его готовило Свердловское издательство.