Золотое колечко на границе тьмы

Санька написал, что летом он никуда не ездил, потому что дома было много дел: в июле случилось новоселье, а с ним всегда полно хлопот. Еще написал, что купался на Солнечном пляже и полюбил гулять в Херсонесе. Конечно, про Одиссея он не упомянул ни словечком. Зато рассказал, что в развалинах и на берегу много находок. Перечисление находок заняло полстраницы, и когда Санька упомянул про автоматную гильзу, он решил, что можно кончать. Он только дописал: "Эта гильза осталась с войны, когда наши моряки и солдаты гнали из Севастополя фашистов. Будущей весной исполнится сорок лет со дня освобождения нашего города". Сперва он хотел добавить: "Мой дедушка тоже воевал в Севастополе", но не стал. Во-первых, точно не известно, в каких местах дедушка воевал, а во-вторых, получится, будто Санька хвастается. Он вздохнул и поставил точку.

Оказывается, он кончил раньше всех. Четвертый «А» еще корпел над тетрадками, слышался шорох ручек и тихое творческое сопенье.

Александра Самойловна, пользуясь тишиной, проверяла дневники. Изредка она обводила глазами класс.

Вот опять обвела, встретилась взглядом с Санькой и спросила:

— А Дальченко почему не пишет?

— Я уже все…

— Да? Любопытно…

— Он же Профессор… — хихикнула на задней парте глупая Светка Яскина.

— Яскина!.. Кстати, Дальченко, что за нелепая надпись на дневнике?

— Где?

— Вот! — Сан-Сама поднесла дневник. — Вот, вот…

Дневник был обернут белой глянцевой бумагой, Сан-Сама требовала, чтобы все сделали дневникам дополнительные обложки. На бумаге чернели крупные буквы Санькиной фамилии, а под ними мелко синей пастой было добавлено: "Проф. К. Щей".

— Не знаю. Я это не видел, — тихо проговорил Санька и покраснел.

— Странно. Твой дневник, а ты не видел…

— Ну не я же это написал! — в сердцах сказал Санька. — Какой-то дурак накарябал, а я при чем?!

— Как ты разговариваешь!

— А как мне разговаривать! — крикнул Санька, глядя снизу вверх. — Опять я виноват, да?! — Он уже не мог и не хотел сдерживаться. Пускай хоть выгоняют из этой дурацкой школы!

И вдруг подал голос Димка. Он встал и очень вежливо сообщил:

— Дальченко не виноват, Александра Самойловна. Это я написал… Извините, пожалуйста.

Александра Самойловна помолчала. Потом сказала медленно:

— Очень нехорошо… А почему ты извиняешься передо мной? Ты должен извиниться перед Дальченко за свой… неумный поступок.

Турчаков посмотрел в мокрые ненавидящие Санькины глаза и серьезно произнес:

— Извини меня, Дальченко. Я больше не буду писать на твоем дневнике "Проф Ка-Щей".

— Кащей… — тут же хихикнули в классе.

Санька рванул из-под парты ранец и сам рванулся с места. И забыл опять про эту проклятую железную стойку. По колену шарахнула такая боль, что тут уж никакими силами не сдержишь слезы…

Всхлипывая и хромая, Санька ушел из класса, ушел из школы. В Херсонес ушел. Там он промыл ссадину соленой водой и этой же водой умылся. А потом рассказал Одиссею про все обиды.

Одиссей сидел рядышком и понимающе кивал. У него тоже были неприятности: опять долго не возвращался с моря отец, болела младшая сестренка, а в школе придирался учитель: "Ты должен быть достоин своего великого имени, а как ты себя ведешь! На письменной табличке семь ошибок! На перемене скачешь, словно кентавр, которому боги помутили разум! Ты забыл, что моя новая палка еще незнакома с твоей спиной?"

— Тебе, наверно, тоже влетит, — вздохнул Одиссей.

— Ну и пусть… — сказал Санька.

— Сан-Сама домой к вам придет и расскажет, что из школы сбежал.

— Ну и пусть…

Санька сел на цоколь сломанной колонны и прислонился спиной к теплому мрамору. Под обрывом небольшие волны пошевеливали гальку. День был жаркий, но с ветерком. Над желтой сурепкой и лиловым цикорием махали крыльями поздние бабочки. Вдоль берега шел под громадными треугольными парусами «Орион». За ним летели чайки.

Санька закрыл глаза. Никуда не хотелось идти. Ни о чем не хотелось думать. Одиссей постоял рядом и тихонько отошел…

Домой к Саньке Сан-Сама не пошла, и в понедельник ему почти не попало. Можно сказать, совсем не попало. Раздавая тетради, Александра Самойловна сообщила:

— Дальченко я поставила четыре. Можно было бы и пять, но в слове «квартира» ты пропустил букву "р"…

— Ква-тира… — хихикнула на задней парте Яскина. Турчаков быстро посмотрел на Саньку и отвел насмешливые глаза.

— Ти-хо… — сказала Сан-Сама. — Но все равно ты молодец, Дальченко… Только бегать из класса больше не надо, за это по головке никого не гладят.

— Это Турчаков виноват, Кащеем дразнится, — вдруг сказала Эмка Ковальчук.

— Все хороши… А Турчакову я снизила поведение за неделю. Вместо примерного поставила удовлетворительное.

Димка шумно и сокрушенно вздохнул. Кругом засмеялись. А Санька смотрел мимо Димки в окно. На солнечном дворе было пусто, лишь по бетонной ограде прыгали воробьи. В щели между белых дальних домиков синел кусочек моря. Там опять медленно прошел треугольный парус…