Золотое на чёрном. Ярослав Осмомысл

Игорь Святославич тяжело дышал, глядя на узор белой скатерти. Наконец посмотрел на отпрыска с болью, мрачно произнёс:

- Ну и песнь… я не ожидал… думал, снова будет что-то цветистое, неуклюже-льстивое, как обычно… Ты ж отважился правду сказать о моей ошибке… Как сие назвать?

Сын ответил сухо:

- Называй как знаешь. Я иначе не мог. Пусть поход твой послужит уроком для других горячих голов.

У отца на устах промелькнула улыбка:

- Чепуха. Люди не учатся на чужих ошибках. Посему вот мой приговор: «Слово» твоё прекрасно, спору нет, но забудь его навсегда, да и всё забудьте, кто слушал. Вроде его и не было. А узнаю, Володимере, что в другой раз кому-то спел, - мы с тобою рассоримся. Коль не хочешь со мной ругаться, вычеркни из памяти навсегда. Обещаешь?

- Обещаю, отче.

Прибежали скоморохи, начали потешить пирующих, и досадное впечатление от творения молодого князя постепенно изгладилось. Лишь потом, после завершения праздничного застолья и ухода Игоря, несколько человек подошли к Владимиру, чтобы выразить ему своё восхищение «Словом». В том числе и Фрося - обняла наследника, крепко поцеловала в щёку:

- Душенька, сыночек! Не грусти, не переживай. Ты же знаешь отца - вспыльчивый не в меру. Он обдумает и поймёт, будет благодарен ещё.

Тот спросил её радостно:

- Значит, тебе понравилось?

- Очень, очень! Я была растрогана и поражена. Ты действительно не хуже Бояна. Диво дивное - кровушка моя, мой родной комочек, - а слагает песни, как никто не сумеет!

Отцепив от пояса давний дар Осмомысла - костяное писало, - протянула отпрыску:

- На, возьми, мой милый, дедовский подарок. Ты его заслужил по праву!

- Матушка, спасибо. Мне твоё одобрение - лучшее из похвал!

Евфросинья подмигнула ему и шепнула на ушко:

- То, что я скажу, может быть и скверно, только скрыть не сумею: не стремись выполнить отцовский наказ - «Слово» не забывай. Петь другим не пой, но из памяти не вычёркивай. Бог даст, и пригодится.

У Владимира от счастья засверкали глаза. Он расцеловал дорогой родительнице руки.

Дядя тоже на другой день похвалил племянника. А потом предложил:

- Коль отец запретил тебе «Слово» петь, ты его запиши.

- Как это? Зачем? - удивился юноша.

- Чтоб не затерялось. И навек не исчезло. Грех выбрасывать такой самоцвет!

- Нет, опасно. Вдруг дойдёт до тятеньки? Огорчать его не желаю. Ссориться - тем паче.

- Даже если дойдёт, как он догадается, что ты сам записывал? Кто-нибудь другой, кто сидел за столом. Слушал - записал.

- Дядечка, страшуся.

- Ничего не бойся. А запишешь - оставь у меня. Схороню в ларце, сохраню как зеницу ока. И никто посторонний про сё знать не будет. Ты обдумай.

- Хорошо, обдумаю.

Две недели спустя молодой человек сунул родичу скрученный в трубочку пергамент. Евфросиньин брат покивал ему с удовольствием, вновь заверил: «У меня - как за каменной стеною!» А затем в течение месяца дважды переписал стихотворный текст - для себя и для Фроси. Между прочим, кое-что подправив, кое-что убрав… И замкнул на ключ оба списка у себя в сундуке.

Плавно бы и дальше текла жизнь Владимира-старшего у Владимира-младшего в Путивле, если бы гонец не привёз из Галича весточку от отца. Ярослав заверял беспутного сына, что его прощает, даже на сожительство с поповой женой смотрит не сердясь, так как нет больше Болеславы, и зовёт вернуться, обещая отдать не бразды правления княжеством, но бразды Перемышля.

Рассмеявшись радостно, Яков проговорил:

- Постарел, однако. Чувствует, что силы его уходят. И решил смириться.

Рассказал о грамоте Поликсении. Та воскликнула:

- Да неужто едем?

- А то! Перемышль пожирнее Путивля будет. Перестану сидеть за хребтом племянника. Да и Галицкая земля всё же мне милее Северской.

- А когда в дорогу?

- Съезжу навещу Фросю напоследок. Может, не увидимся больше, а она столько для меня сделала. Да к началу жовтеня двинемся ужо.

В качестве одного из подарков сестре он повёз список «Слова о полку Игореве».

6

Вдовствующая венгерская королева-мать Евфросинья Мстиславна выполнила задуманное - побывала в Польше, Германии и Франции, уговаривала тамошних правителей защитить Гроб Господень. К сожалению, дальше разговоров дело не пошло. Обозлившись, русская княгиня села на корабль во французском Тулоне и отправилась на Землю Обетованную. В Иерусалиме женщина постриглась в монахини и вступила в орден иоаннитов (госпитальеров) - он базировался в госпитале (доме для паломников) святого Иоанна. Вместе с братьями и сёстрами во Христе помогала укреплять стены города, чтобы отразить возможное нашествие мусульман.

Но случилось самое печальное: Саладин пошёл в наступление и при Тивериадском озере разгромил основные силы короля крестоносцев Амальрика, захватил Яффу, Бейрут, Аскалон, а 2 октября 1187 года взял Иерусалим. Евфросинья покинула крепость одной из последних, вместе с иоаннитами и остатками армии. Многие монахи погрузились в суда и отплыли в Европу. Цель была одна: всколыхнуть народы на обещанную правителями кампанию.