Золотое правило Трехпудовочки

Теперь общение Маши и Лены сводилось к редким телефонным разговорам. Писать письма они обе не любили. В Бодольск Антонина вернулась через пять лет. Маша осталась получать диплом, на родину приехала спустя полгода после матери и от нее узнала все об Ане. Стоит ли упомянуть, что Макарова в последние годы совсем не общалась с матерью и не знала, что та тихо превратилась в сумасшедшую? Но, едва переступив порог отчего дома, Антонина сообразила: Пелагея психически больна. Все комнаты имели шпингалеты, на холодильнике висела записка «Не тешь дьявола», в детской, на кровати, не было матраса, о книжках и игрушках Аня никогда не слышала. Тоне попался дневник матери, где та описывала, как изгоняла из правнучки беса. Даже глубоко равнодушную ко всему, что не касалось ее лично, Антонину пробрало до дрожи. Пелагея считала Аню отродьем сатаны. Она, правда, исправно кормила девочку, но не разрешала той гулять, общаться со сверстниками, укладывала спать на доску, запрещала издавать громкие звуки, наказывала за смех.

Почему соседи не обратились в милицию? Сами знаете, большинство людей охотно сплетничают, но предпочитают не вмешиваться в дела чужой семьи. К тому же жильцы, населявшие подъезд, не знали о существовании Ани, бабка сделала все возможное, чтобы скрыть присутствие в квартире «дитя дьявола».

Глава 23

– С трудом верится, что эта история могла случиться в наше время, – поежилась я, – пахнет средневековьем.

Маша кивнула:

– Верно, но это правда. Антонина тут же позвонила Виктору. Мать отнюдь не добрый человек, ее до зубной боли злила необходимость таскать судно из-под Пелагеи, вот она и оторвалась на Лене. Думаю, она рассчитывала, что ее муж взбесится, бросит жену, Ленка останется одна, да еще получит доченьку-Маугли. Но Витя оказался святым человеком, он обрадовался ребенку, у них с Леной были идеальные отношения. А вот когда он умер!..

Маша замолчала.

– Говорите, пожалуйста, – попросила я.

Мария обхватила себя руками.

– Лена служила медсестрой, зарабатывала мало, семью обеспечивал Витя, он был опытный краснодеревщик, тонул в заказах и получал большие деньги.

Некоторое время после кончины супруга Лена проживала накопленное, а когда заначка опустела, ввела режим жесточайшей экономии.

– Она мне рассказывала, – вздохнула я, – поездки на бесплатном автобусе, питание в больнице, одежда из сток-центра.

Маша кивнула.

– Лена просто робот, она считала каждую копейку. Знаете почему?

– На крохотную зарплату трудно выжить, – ответила я.

– Ленка копила на образование для Ани, – пояснила Маша, – она мечтала отправить девочку в Америку, в университет. Словно молитву твердила: «В этой стране плохо, а в США хорошо. Анечка получит там диплом, устроится на работу, выйдет замуж, я к ней перееду». Понимаете, Лена бросила новорожденную дочь, считала ее появление на свет случайным, не интересовалась девочкой, но после того, как Витя забрал Аню, мать словно наизнанку вывернули. Я никогда не видела, чтобы кто-нибудь так обожал дочку. Лену стало мучить запоздалое раскаяние, она ради Ани была готова на все. Но и Анечка выросла замечательной, лучшая мамина подружка. Они везде ходили за руку, в прямом смысле слова, никогда не ругались. Аня оказалась невероятно способной и трудолюбивой, в школе получала одни пятерки, сплошные победы на олимпиадах, грамоты. Когда ввели пробный ЕГЭ, ученица Киселева набрала сто процентов. Ей не поверили, решили – девочка списывала, заставили повторно пройти испытание на глазах у комиссии, и снова получился наивысший результат. После смерти Вити Лена рассказала дочери правду о ее рождении, про то, как бросила ее у Пелагеи. Я была против этой беседы, внушала Лене: «Анечка ничего не помнит о том времени, не буди лихо, пока оно тихо».

Но Елена порой проявляла ослиное упрямство, она не послушалась Машу и открыла нелицеприятную правду девочке.

Аня кинулась к матери на шею, обняла ее и сказала:

– Бедная мамусечка! Ничего, теперь мы никогда не расстанемся.

– Прямо идиллия, – с недоверием хмыкнула я, – верится в это с трудом, в особенности если вспомнить, как вела себя замечательная дочь во время нашей встречи! Она так хамила матери, что все присутствующие были шокированы.

Маша криво усмехнулась.

– Все правильно. Они обе разыгрывали спектакль. А теперь умерли. Я боялась, что их план рухнет, но столь страшного исхода не предполагала. Когда Лена поделилась со мной задуманным, я тут же ей сказала: «У вас ничего не получится. Гвоздева не дура, она мигом унюхает обман и засадит вас за решетку». А Ленка с ее ишачьим упрямством, естественно, отмахнулась от моих слов, бубнила свое: «Никуда она не денется, ты мне только денег на три дня одолжи, десять тысяч евро».

– Десять тысяч евро? – повторила я. – На три дня?

Маша протяжно вздохнула.

– Я на квартиру коплю, хочу в Москву переехать. Лена была в курсе моих планов, она знала, что я банкам не доверяю, наличность в укромном месте держу.

– Зачем ей понадобилась столь крупная сумма на короткий срок? – поразилась я. – И каким образом медсестра, не имевшая лишней копейки, собиралась возвращать долг?