Золотое рандеву

Я не спешил. Времени было отчаянно мало, но я не спешил. Изучил план, который полностью соответствовал заметкам Каррераса, затем еще раз прочитал эти заметки и убедился, что никогда уже не забуду из них ни слова. Свернув план, положил его точно на то место, где обнаружил, защелкнул кнопки ковра и быстро прошелся по комнатам с заключительной проверкой, не оставил ли где следов. Ничего не обнаружив, вышел и запер дверь. Холодный косой дождь поливал с возросшей силой.

Он хлестал в левый борт, барабанил по надстройкам. Капли дождя, как дробь, отскакивали от полированной деревянной палубы до уровня щиколоток. Выдвинув весьма правдоподобную гипотезу, что патрульные Каррераса будут держаться под защитой надстройки у правого борта, я по пути к корме шел по противоположному. Моя спецодежда и носки на ногах исключали возможность того, что меня могут услышать или увидеть с расстояния больше нескольких футов. Никто меня и не увидел, и не услышал. И я сам никого не увидел и не услышал. Я не оглядывался, не прислушивался и вообще не принимал никаких мер предосторожности. Через две минуты после выхода из каюты добрался до трюма номер четыре.

Хотя мог и не спешить. Каррерас не стал задергивать брезент, который вынужден был снять, чтобы убрать батенсы, и я мог смотреть прямо в трюм. На дне его было четыре человека. Двое держали мощные электрические фонари. Каррерас стоял с пистолетом в руке, а долговязая сутулая фигура доктора Слингсби Кэролайна склонилась над «Твистером». Дурацкий седой парик по-прежнему был косо напялен на голове. Что он делает, я разобрать не мог.

Все это сильно смахивало на старинную гравюру «Осквернители могил». Во всяком случае, присутствовали все необходимые элементы: могильная яма трюма, гробы, фонари, ощущение опасности, спешки и мрачной сосредоточенности, придававшее этой сцене типично заговорщический характер. И особенно почти ощущаемое физически чувство напряжения, наполнявшее трюм. Напряжения, которое было вызвано не боязнью быть обнаруженными, а возможностью в любое мгновение совершить роковую, непоправимую, катастрофическую ошибку. Если для того, чтобы снарядить «Твистер», требовалось целых десять минут, а скорее всего — даже больше, то процедура эта явно была весьма мудреной. Состояние же доктора Кэролайна отнюдь не способствовало выполнению сей мудреной процедуры. Он нервничал, а возможно и просто боялся, руки у него, конечно, дрожали, работал он, естественно, неподходящим инструментом, на качающейся палубе, при неверном свете фонарей. Хотя он, судя по всему, не был в достаточной степени ни безумцем, ни дураком, чтобы намеренно рвануть эту штуковину, мне, да и тем внизу, казалось, что у него есть все шансы сделать это ненароком. Инстинктивно я отодвинулся назад на пару футов, пока комингс люка не скрыл от меня происходящее внизу. Теперь я не видел «Твистера», и у меня сразу отлегло от сердца.

Поднявшись на ноги, два раза осторожно обошел люк — один раз вплотную, другой — подальше. У Каррераса тут охраны не было. Не считая головорезов у пушки, задняя палуба была совсем пуста. Я вернулся к левому переднему углу люка и стал ждать.

Я надеялся, что ждать придется недолго. Вода в океане была холодная, дождь холодный, ветер холодный. Я промок до нитки, периодически на меня с возрастающей силой нападали приступы дрожи, с которой никак не мог справиться. В крови бушевала лихорадка. Возможно, к этой дрожи имела какое-то отношение навязчивая мысль о промахнувшейся руке доктора Кэролайна. Впрочем, какова бы ни была причина, отделайся я лишь воспалением легких, мне бы крупно повезло.

Прошло еще пять минут, и я во второй раз заглянул в трюм. Все по-прежнему. Поднявшись, я потянулся и стал осторожно ходить взад-вперед, чтобы размять затекшие ноги. Если событиям предстояло развиваться по намеченному мной сценарию, я обязан был держать обе пары конечностей в максимально боевой форме.

Если, конечно, событиям предстояло развиваться по моему сценарию. Я в третий раз сунулся в трюм и на этот раз застыл, не разгибаясь. Доктор Кэролайн закончил. Под недремлющим оком радиста и его пистолета он прикручивал украшенную бронзой крышку к гробу, в то время как двое остальных уже сняли крышку с другого гроба и склонились над ним. Судя по всему, они устанавливали взрыватель для аматола в гробу. По всей видимости, он нужен был для страховки на случай, если не сработает «Твистер», или, еще более вероятно, предназначался в качестве детонатора для атомного заряда, если собственный взрыватель того выйдет из строя. Наверняка я знать не мог, а только догадывался. И в данную минуту меня это ни в малейшей степени не волновало. Наступил критический момент.