Золотое руно

Но что, по правде сказать, содержат самые пламенные любовные послания? Что остается от всех пузырей страсти, когда их прокалывают иглой рассудка? Все красноречие Сен-Пре[31] сводится к одному слову, и Тибурций достиг огромной глубины, сосредоточив в этой короткой фразе всю цветистую риторику своих первоначальных черновиков.

Он не подписался; да и что могло сказать его имя? Он был чужестранцем в этом городе, он не знал имени Гретхен и, по правде сказать, не очень им интересовался. Так все казалось романтичней и таинственней. Даже самое скудное воображение могло создать на этом материале двадцать более или менее правдоподобных томов in octavo[32]. Был ли это эльф, чистый дух, влюбленный ангел, прекрасный воин, сын банкира, молодой лорд, пэр Англии и обладатель миллионной ренты или русский боярин, у которого фамилия кончалась на «офф», было много рублей и бесчисленное количество меховых воротников? Вот какие серьезные вопросы должно было неминуемо возбудить лаконически — красноречивое письмо. Обращение на «ты», как обычно обращаются к божеству, говорило о такой буре страсти, какой Тибурций совсем не испытывал, но которая могла произвести наилучшее впечатление на молодую девушку, ибо преувеличение кажется женщинам гораздо более естественным, чем сама правда.

Гретхен ни минуты не сомневалась, что автором письма является молодой человек с площади Мейр; женщины никогда не обманываются в подобных вещах, у них есть инстинкт, великолепный нюх, которые заменяют светские привычки и знание страстей. Самая добродетельная девица разбирается во всем этом лучше, чем Дон Жуан, вооруженный списком своих побед.

Мы обрисовали нашу героиню, как очень простодушную, очень невежественную и очень честную молодую девушку; но мы должны признаться, что она не почувствовала добродетельного негодования, которое должна бы ощутить женщина, получившая записку на двух языках, содержащую столь неприличное признание. Она почувствовала скорее что‑то вроде удовольствия, и легкое розовое облако пробежало по ее лицу. Это письмо было для нее как бы свидетельством ее красоты; оно давало ей уверенность в себе и возможность занять подобающее место; это был первый взгляд, проникший в сумрак ее безвестности: она ведь жила так скромно и бедно, что никто не пытался за ней ухаживать. До сих пор на нее смотрели как на ребенка, Тибурций освящал в ней молодую девушку, она чувствовала к нему такую благодарность, какую должна была бы испытывать жемчужина к пловцу, нашедшему ее в грубой раковине под темным плащом океана.

Когда первое впечатление сгладилось, Гретхен испытала чувство, хорошо знакомое всем тем, кого в детстве держали в строгости и у кого никогда не было секретов; письмо мешало ей, словно дома у нее появилась мраморная глыба, она не знала, что с ним делать. Ей казалось, что в комнате нет таких темных уголков, таких непроницаемых тайников, где бы можно было спрятать его от чужих глаз; она положила письмо в ларчик со стопкой белья, но через несколько мгновений вытащила оттуда; письмо пылало сквозь стенки шкафа как микрокосм доктора Фауста на офорте Рембрандта. Гретхен стала искать другой, более надежный уголок. Барбаре могут понадобиться салфетки или простыни, и она обнаружит письмо. Она встала на стул и положила письмо на карниз своей кровати; бумажка жгла ей руки, как раскаленная пластинка железа. Барбара вошла, чтобы убрать комнату. Гретхен, приняв самый равнодушный вид, села на свое обычное место и принялась за вчерашнюю работу; но при каждом шаге, который Барбара делала в сторону кровати, Гретхен приходила в ужасное состояние: у нее стучало в висках, от страха горячий пот жемчужинками выступал на лбу, пальцы путались в нитях, и ей казалось, что невидимая рука сжимает ей сердце. Ей мерещилось, что у Барбары какое‑то не свойственное ей беспокойное и подозрительное выражение лица. Наконец старуха, взяв корзинку, ушла на рынок. Бедная Гретхен вздохнула свободно.

взяла свое письмо и положила в карман, но вскоре вынула его; шелест бумаги пугал ее; она спрятала его на груди; ибо только сюда женщины кладут все, что их смущает. Корсет — это шкаф без ключа, это целый арсенал цветов, прядей волос, медальонов и чувствительных писем; это нечто вроде почтового ящика, куда опускают всю переписку сердца.

Почему Гретхен не сожгла этот ничтожный клочок бумаги, приводивший ее в такой ужас? Прежде всего, Гретхен за всю свою жизнь ни разу еще не испытала такого сильного волнения, она была одновременно испугана и восхищена, а потом, скажите, почему влюбленные упорно не хотят уничтожить письма, которые позже могут быть обнаружены и стать причиной их гибели? Ибо письмо — это душа, ставшая видимой: ведь страсть пронизала своим электрическим током этот ничтожный листок и дала ему жизнь. Сжечь письмо — значит совершить моральное убийство; в пепле уничтоженной корреспонденции всегда остаются частички двух душ.

Гретхен, следовательно, сохранила письмо в складке корсета, рядом с золотым крестиком, очень удивившимся, что находится рядом с любовной запиской.