Золотое руно (сборник)

Юрген ненадолго обернулся, и позади него поплыли голографические слова: «Мы увидели Ангела с огненным мечом в его левой руке; сверкая, он испускал огонь, словно хотел предать мир пламени…»

– Совершенно понятно, – сказал Юрген, указывая рукой на слова, – что речь идёт о запуске ракеты.

Я удивлённо покачал головой. Слова изменились: «И мы увидели в бесконечно ярком свете, который есть Бог, нечто похожее на то, как люди появляются в зеркале, проходя перед ним: епископа, облачённого в белое…»

Юрген развёл руками, взывая к здравому смыслу.

– Как вы обычно узнаёте епископа? По его митре – литургическому головному убору. А какого рода головной убор вы бы ассоциировали со странными отражениями? Визор шлема космического скафандра! А какого цвета обычно космические скафандры? Белого – всегда белого, чтобы отражать солнечный жар! Дети несомненно видели космонавта. Но где? Где?

Новые слова сменили предыдущие: «прошёл через большой город… наполовину в руинах…»

– А это, – сказал Юрген, – первое свидетельство того, что видение это было именно на Марсе, в регионе Кидония, где со времён «Викинга» мистики предполагали существование руин города, к западу от так называемого Лица на Марсе.

Боже милостивый , подумал я. Не может же Ватикан послать меня расследовать это . Так называемое «Лицо», будучи сфотографировано позднее, оказалось не более чем набором растрескавшихся бугров.

За спиной Юргена замаячили новые слова: «С обеих сторон Креста стояли два Ангела…»

– А-а! – сказал Юрген, словно и его самого появившийся текст застал врасплох, хотя он, без сомнения, тщательно его изучил, сочиняя свою смехотворную историю.

– Знаменитый Северный Крест, – продолжал Юрген, – часть созвездия Лебедя, виден с Марса так же отчётливо, как и с Земли. А два спутника Марса, Фобос и Деймос, в зависимости от их фаз, могут показаться двумя ангелами под крестом.

Могут , подумал я. А у меня из задницы могут вылететь обезьяны.

Но аудитория Юргена принимала всё на ура. Он был проповедником старой закалки – напыщенным, вводящим в транс, богатым риторикой и бедным логикой, того типа, который, к сожалению, стал слишком распространён со времён Третьего Ватиканского.

Парящие слова снова сменились: «два Ангела, каждый с хрустальной кропильницей в руке его…»

– Кропильница, – сказал Юрген, словно заранее прося прощения у тех, кто уже знает, – это сосуд для хранения святой воды. А где, братья мои, вода более свята, чем на высохшем Марсе? – Он с победным видом оглядел свою аудиторию. Я покачал головой.

– И что, – продолжал Юрген, – делали ангелы Фобос и Деймос своими кропильницами? – В ответ новые слова появились позади него: «…собирали кровь мучеников…»

– Кровь? – переспросил Юрген, вскидывая косматые светлые брови в деланном удивлении. – Но опять же, у нас есть лишь интерпретация блаженной сестры Лусии. Она наверняка видела просто красную жидкость – или жидкость, которая выглядела красной. А на Марсе, с его оксидизированной почвой и небом цвета жжёного сахара всё выглядит красным, даже вода!

Ну, здесь он был совершенно прав. На Марсе люди одевались в стиле, который на Земле сочли бы экстремально попугайским, лишь для того, чтобы внести в свою жизнь хоть какие-нибудь цвета, кроме красного.

– И когда я взирал на Кидонию, братья мои, в стопятидесятилетнюю годовщину первого появления Пресвятой Девы Марии близ Фатимы, я узрел её во всей её славе: Благословенную Деву.

– Почему я решил взглянуть на Кидонию, спросите вы меня. Потому что слова Богоматери достигли меня, слова, что велели направить телескоп на Марс. Однажды ночью я услышал слова у себя в голове, и я сразу же понял, что они от Девы Марии. Я подошёл к телескопу и посмотрел туда, куда она велела. И девять минут спустя я увидел её, белую и пречистую, идеальную точку, движущуюся через Кидонию. Услышьте меня, дети мои! Девять минут спустя! Мысли Пресвятой Девы достигли меня мгновенно, но даже её святое сияние распространяется со скоростью света, а Марс в тот вечер находился в 160 миллионах километров от Земли – в девяти световых минутах!

* * *

Я, должно быть, задремал. Надо мной стояла Элизабет Чен, тихо повторяя:

– Отец Бэйли? Отец Бэйли? Пора вставать…

Я открыл глаза. На Лиз Чен было очень приятно смотреть – да, я принял целибат, но ведь пока не умер! – но меня нервировал тот факт, что она стоит здесь, в пассажирском отсеке, а не сидит в пилотской кабине. Судя по виду в окне мы по-прежнему неслись в нескольких метрах над поверхностью Марса. Я с радостью полагаюсь на Господа, но автопилоты меня вгоняют в дрожь.