ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ (антология)

Глупая девчонка!

Он вдруг обнаружил, что снова стоит у Отражателя, глядя на своё изображение, а изображение, нахмурив брови, глядит на него. Разгладив морщины на лбу, он подумал: «Красивым меня не назовёшь. Глаза маленькие, подбородок квадратный, уши торчат».

Никогда прежде он не задумывался над такими вещами, но сейчас ему неожиданно пришло в голову, что, наверно, приятно быть красивым.

Поздно ночью на свежую память Харлан дополнял записанные им разговоры своими заметками. Как всегда в таких случаях, он работал с молекулярным фонографом, изготовленным в 55-м Столетии. Это был маленький, не больше мизинца, ничем не примечательный цилиндрик, окрашенный в неброский тёмно-коричневый цвет. Его легко было спрятать в манжету, карман или подкладку в зависимости от стиля одежды или же привесить к поясу, пуговице или браслету.

Но, где бы и как бы он ни был спрятан, имея его при себе, можно было записать свыше двадцати миллионов слов на каждом из трёх его молекулярных уровней. Крохотные наушники и микрофон, соединённые с фонографом волновой связью, позволяли слушать и говорить одновременно.

Вслушиваясь в каждый звук, произнесённый за несколько часов «вечеринки», Харлан диктовал свои заметки, которые записывались на втором уровне. Здесь он описывал свои впечатления, давал пояснения и комментарии. Позднее он воспользуется этим же фонографом, чтобы на третьем уровне записать своё донесение в виде сжатой квинтэссенции фактов и комментариев.

Неожиданно в комнату вошла Нойс Ламбент. Харлан демонстративно снял микрофон и наушники, вставил их внутрь цилиндрика, вложил его в футляр и резко захлопнул крышку.

— За что вы так невзлюбили меня? Почему вы злитесь? — кокетливо спросила Нойс. Её руки и плечи были обнажены; мягкий пенолон, окутывавший её талию и длинные ноги, светился слабым мерцающим светом.

— Я совсем не злюсь. И вообще я не испытываю к вам никаких чувств.

В эту минуту он был совершенно искренен.

— Разве можно так поздно работать? Вы, наверно, устали?

— Я не могу работать, пока вы здесь, — брюзгливо ответил Харлан.

— У-у-у, злючка! За весь вечер вы даже слова мне не сказали.

— Я ни с кем не разговаривал. Меня сюда прислали не для болтовни. — Всем своим видом он показывал, что ждёт её ухода.

— Не сердитесь на меня. Лучше выпейте. Я следила за вами и видела, как вам понравился наш напиток. Но один бокал — это так мало. Особенно если вы хотите ещё работать.

Из-за её спины появился маленький робот с бокалом на подносе и плавно заскользил к Харлану.

За ужином Харлан ел умеренно, но перепробовал почти все блюда. Они были знакомы ему по прежним Наблюдениям, но раньше он всегда воздерживался от них, ограничиваясь дегустацией крохотных кусочков с исследовательской целью. С большой неохотой он вынужден был сознаться, что ему понравились эти кушанья, понравился пенистый светло-зелёный, чуть пахнущий мятой напиток (не алкогольный, действующий как-то иначе), который пользовался среди гостей большим успехом. Два биогода назад, до последнего Изменения Реальности, этого напитка не существовало.

Он взял бокал и поблагодарил Нойс кивком головы.

Интересно всё-таки, почему Изменение Реальности, которое практически никак не сказалось на жизни Столетия, принесло с собой новый напиток? Впрочем, что толку задавать подобные вопросы — ведь он не Вычислитель.

И кроме того, даже самые подробные вычисления никогда не смогут устранить все неопределённости, учесть все случайные эффекты. Иначе для чего нужны были бы Наблюдатели?

Он и Нойс были одни во всём доме. Вот уже два десятилетия, как роботы вытеснили живых слуг, и мода на них сохранится ещё лет десять.

Конечно, с точки зрения Нойс и её современников, в том, что они остались вдвоём, не было ничего «непристойного»; женщина этой эпохи наслаждалась полной экономической независимостью и при желании могла стать матерью, не зная тягот беременности.

И всё же Харлану было неловко.

Девушка лежала на софе, опершись на локоть. Узорное покрывало софы податливо прогибалось под ней, словно с жадностью обнимая её тело. Её прозрачные туфельки были сброшены, и под мягким пенолоном было видно, как она сгибает и разгибает пальцы ног, точно игривый котёнок, выпускающий и прячущий свои коготки.

Она встряхнула головой, и её чёрные волосы, уложенные в форме причудливой башенки, неожиданно освободились от того, что их удерживало, и заструились по её обнажённым плечам, которые показались Харлану ещё белее и очаровательнее.

— Сколько вам лет?

Голос её звучал лениво и томно.

Отвечать на этот вопрос не следовало ни в коем случае.

Не её это дело. Вежливо, но твёрдо он должен был сказать: «Позвольте мне продолжать мою работу». Вместо этого он вдруг услышал своё невнятное бормотание:

— Тридцать два.

Он имел в виду биогоды, разумеется.

— Я моложе вас. Мне двадцать семь. Как жаль, что скоро я буду выглядеть старше вас! Ещё немного, и я стану старухой, а вы останетесь всё таким же, как сейчас. Скажите, неужели вам нравится ваш возраст? Почему бы вам не скинуть несколько лет?

— О чём это вы?

Харлан потёр рукой лоб.