ЗОЛОТОЕ ВРЕМЯ (антология)

Что же касается самого Сентер-Сити, то городок с каждым днем нравился ему все больше. Здесь еще было поле для поиска, здесь еще оставались перспективы. А главное — здесь была ни с чем не сравнимая возможность обрести свободу. В Сентер-Сити не было ни резко разграниченных обществ господ и рабов, с которыми Бёрк сталкивался в разные эпохи, ни общества, нуждавшегося в унизительно строгом контроле над личностью, как в его собственное время. Разумеется, и тут существовали зримые полюса власти, оставались несправедливость, бесстыдство, бесчестие. «Но мне-то что до всего до этого? — пытался подшучивать над собой Бёрк в тишине ночей. — Это не мое время, не моя цивилизация!»

И все же вдруг спохватывался, что вот он неожиданно для самого себя со страстью спорит о золотом стандарте или, стоя с группой горожан у дверей вокзала, слушает сообщение о последних выборах, которые считывает со щелкающего аппарата станционный телеграфист. Бёрк понимал, что теряет перспективу и смысл своей миссии (правда, такое с ним случалось и прежде), но чувство единения с жителями Сентер-Сити было слишком велико. Подобно актеру, он смотрел со стороны, как роль начинает преобладать над его личностью.

А тут еще против своей воли Бёрк влюбился в Кэрри Хатчинс. Он понимал весь идиотизм положения: ведь скоро он уйдет отсюда, и навсегда. Сентиментальные связи были ему совсем ни к чему. К тому же — в буквальном смысле слова — по абсолютному возрасту Кэрри годилась ему в прапрабабки! Но дело тут было не только в самой Кэрри, не только в ее стройной, гибкой фигуре и удивительно красивом лице. Было в ней еще что-то особенное, что-то от традиций первых поселенцев Сентер-Сити и от женщин Сентер-Сити. Ее уверенность в себе, ровный взгляд и внутренняя сила — без наигрыша и жестокости — превратились для Бёрка в символы добродетелей ее эпохи. Но эти возвышенные мысли бесследно улетучивались, стоило Кэрри шутливо покусать его за мочку уха, — тогда она превращалась в символ пороков всех эпох. Бёрк влюбился и проклинал себя за это, но логика мало значит в царстве любви, и Бёрк сидел на ступеньке переднего крыльца дома Хатчинсов, вдыхая нежный аромат августовской ночи, смешанный с волнующим запахом волос Кэрри, которая сидела рядом, совсем близко, опустив голову ему на плечо. Горькая сладость этой невозможной, глупой любви затопляла сердце Бёрка.

— Джонатан, — сказала Кэрри, прижимаясь к нему. — Что-нибудь не так, да, Джонатан?

— Да, — сказал Бёрк.

— Это связано с твоим прошлым?

Бёрк подумал секунду, затем твердо ответил:

— Да, с моим прошлым.

— Неужели... неужели ты был женат?

— О нет, нет! Дело вовсе не в этом, Кэрри. Просто я должен скоро уйти.

— Хорошо, я не стану ни о чем спрашивать. И я буду тебя ждать. Буду ждать, сколько понадобится, — если ты тоже любишь меня.

Бёрк хотел ответить: «Не жди меня, милая Кэрри. Не жди! Я не вернусь к тебе. Я не могу». Он хотел ей сказать: «Найди себе хорошего парня, Кэрри. И забудь меня!» Но он не смог этого сказать, и все слова им заменил горячий поцелуй.

Усилием воли Бёрк заставил себя начать подготовку к отъезду из Сентер-Сити. Он решительно выбросил из головы все мысли о городе — и о девушке, — которых так безрассудно полюбил. За два месяца работы в прокатной конюшне он скопил почти восемнадцать долларов. Поздней августовской ночью — низко бегущие тучи закрывали луну — он дождался, когда часы на башенке городского суда пробьют двенадцать, и отправился за спрятанными пластиковыми пакетами. Сначала — в больницу. Здесь он проскользнул мимо ночной сестры и бесшумно прокрался в свою прежнюю палату на втором этаже. К счастью, палата была пуста, и он без помех извлек пакеты из полой стойки в спинке кровати. Так же тихо выбрался из больницы, пересек темный сквер и выкопал из-под корней большого дерева остальные пакеты.

Возвратившись в свою каморку над конюшней, Бёрк тщательно уложил пакеты в дешевый фибровый чемодан вместе с немногочисленными пожитками, среди которых была опасная бритва — о господи, сколько пота и крови он пролил, пока научился ею пользоваться! — и нырнул в постель.

На следующее утро он принес свои извинения Эду Мартину, объяснив, что должен ненадолго съездить в Чикаго к специалисту. Может быть, он сумеет вернуть ему память? А если нет, может, чикагская полиция что-нибудь узнает о его прошлом?

— Я почему-то думаю, — сказал Бёрк с намеком на некую тайну, — я думаю, ответ надо искать в Чикаго. Это, конечно, так, только догадка, но я не успокоюсь, пока сам не узнаю.

Мартин сочувственно кивнул, так же выразил свое отношение и Аберкромби, когда Бёрк рассказал ему ту же историю. Оба проводили его к утреннему поезду, и Мартин сунул ему в руку двухдолларовую бумажку, когда они прощались.

Позднее, когда поезд дернулся и под стук колес покатил на север через ровные кукурузные поля штата Иллинойс, Бёрк тихонько устроился у окна, не обращая внимания на коммивояжеров, затеявших азартную игру в покер. Едкий угольный дым из паровозной трубы раздражал носоглотку, в глаза летела сажа.