Золотоглазые

— Но, Гордон, в Трейне наши сограждане, многие тяжело ранены, и их хотят навестить родственники.

— Дорогая моя, другого пути, как найти одного из них и объяснить им все, я не вижу. Они могут понять меня, но все зависит от причины, по которой они это делают, согласна?

Анжела неудовлетворенно нахмурилась. Она хотела ответить, но передумала и вышла. Когда закрылась дверь, Зеллаби вздохнул.

— Мужское высокомерие завистливо, а женское… Мы обычно размышляем, как динозавры, и думаем, когда и как наши дни подойдут к концу. Но не женщина. Ее вечность — это вера. Великие войны и катаклизмы могут сотрясать мир, империи разваливаться в страданиях и смерти, но женщины вечны. Она, женщина, — первородное, главное; она будет существовать всегда, она не верит в динозавров, она едва ли верит, что мир существовал, пока не появилась она. Мужчины будут строить, играть со своими игрушками, а женщина остается в загадочной связи с великим древом жизни.

Он замолчал, и я спросил:

— А в отношении сегодняшних событий?

Кажется, он снова стал серьезным:

— Если вы подозреваете, что миссис Зеллаби не понимает чего-то, что ясно для нас, то мне страшно. Для нас существуют два пути: либо самоуничтожение, либо уничтожение конкурирующих с нами видов. Мы столкнулись с видом, превосходящим нас умом и силой воли. Что мы можем противопоставить?

— Ваши слова напоминают приговор побежденному. Не слишком ли сильно сказано для события, происходящего в маленькой английской деревеньке?

— Моя жена сказала почти то же самое. Тщетно я пытался убедить ее в том, что неважно, где все произошло.

— Меня беспокоит не то, что все произошло именно в Мидвиче, — сказал я, — а ваша уверенность. Ведь вы считаете: Дети могут делать все что угодно, ничто не может остановить их.

— Наивно рассуждать подобным образом. Возможно, нам тяжело будет справиться с ними. Но ведь люди физически слабее многих животных, тем не менее мы побеждаем их за счет развитого мозга. Единственно, кто может победить нас, — существа с более развитым мозгом. Может показаться невозможным, что подобные существа появились, но еще более невероятно, что мы позволим подобным существам занять главенствующее положение в мире. И вот — очередная штучка из ящика Пандоры — концентрированный мозг. Две мозаики — одна из тридцати, другая из двадцати восьми элементов. Что можем мы, с нашим автономным мозгом, сделать против тридцати, работающих как один?

Я возразил, что даже если это так, Дети едва ли смогли за семь лет достаточно усвоить знаний и навыков, чтобы успешно противостоять целой массе человеческого мозга и опыта. Но Зеллаби не согласился.

— Правительство имело какие-то свои соображения, снабжая их прекрасными учителями, так что сумма их знаний будет значительной. Всем известно, что сказал Фрэнсис Бэкон. Но знания сами по себе не сила. Толпа ходячих энциклопедий ничего не может сделать, если носители знаний не умеют ими пользоваться. Знания — это просто горючее, нужен еще мотор понимания, чтобы извлечь из него силу. И что меня пугает, так это мысль о силе, которую может произвести способность к пониманию, в тридцать раз превышающая мою. Я даже не могу представить…

Я нахмурился. Как всегда, я немного не понимал Зеллаби.

— Вы серьезно уверены, что мы не имеем возможностей, чтобы отвести этих пятьдесят восемь Детей с того пути, что они выбрали?

— Уверен, — ответил Зеллаби. — Что вы предлагаете нам сделать? Вы знаете, что случилось с толпой прошлой ночью. Люди намеревались атаковать Ферму — вместо этого их заставили избивать друг друга. Пошлите полицию — и случится то же самое. Пошлите против них солдат — и они будут стрелять друг в друга.

— Возможно, — сказал я. — Но должны быть другие способы. Из того, что вы сказали, ясно: никто ничего о них не знает. Они очень рано были отделены эмоционально от своих матерей, если, конечно, от них можно было когда-либо ожидать эмоций. Большинство из них пошло на полный разрыв, в результате в деревне о них ничего не знают. За прошедшее время вряд ли кто-нибудь думал о них как об индивидуумах. Стало трудным различать их, появилась привычка рассматривать их как коллектив, так что они стали двумя фигурами.

Зеллаби поправил:

— Вы совершенно правы, мой дорогой друг. Здесь явная утрата нормальных контактов и симпатий. Но виной тому не только наша поспешность. Я сам держался к ним так близко, как только мог, но еще до сих пор нахожусь на расстоянии. Несмотря на все мои усилия, я все еще воспринимаю их как двоих. Я твердо уверен, что остальной состав Фермы не пошел дальше.

— Тогда вопрос остается: как получить о них больше информации?

Через некоторое время Зеллаби сказал:

— Не приходило ли вам в голову, что ваше собственное место тоже здесь, дорогой мой? Сможете ли вы уехать отсюда? Считают ли Дети вас одним из нас?