Золотой архипелаг

— Но это невозможно! — вырвалось у Кейт. — Не могут все быть коррумпированы! В таком случае все бы распалось…

— Все и распадается.

— Но не до такой же степени! Послушай, Ричард, если местная полиция не помогла, надо обращаться в высшие инстанции.

— Где я их возьму? Откуда я узнаю, к кому обращаться?

— Сейчас ты говоришь точь-в-точь как равнодушные русские, которых только что ругал! Проблемы Ивана завтра могут стать нашими проблемами. Следовательно, о будущем надо позаботиться уже сейчас.

Золотистая косичка отброшена назад, грудь вперед, в серо-голубых глазах блистает пламя. Когдав Кейт просыпалось такое воодушевление, Ричард ее немножко побаивался. Именно в этом состоянии она убедила его переехать в Россию… Причем не обычными женскими уловками, капризничая и настаивая на своем, а — высший пилотаж! — заставив Ричарда поверить, что мысль о переезде принадлежала ему… Нет, Кейт все-таки была чрезвычайно умной женщиной.

Следовательно, не оставалось ничего иного, кроме как дать согласие на то, чтобы искать помощи и защиты у русской полиции… то есть милиции и прокуратуры.

В сущности, Ричард и сам того же хотел…

ИГОРЬ ЛЕЙКИН. ДОЛГИЙ ПУТЬ НА ОПЕРАЦИОННЫЙ СТОЛ

Бригада «скорой помощи», вызванная к жертве сердечного приступа, прибыла минут через сорок. Фельдшер с круглыми, но красноватыми и заспанными глазами, похожий на сову, которая среди ясного солнечного дня высунулась из дупла, оценил дом солидной сталинской постройки как элитный: фикус, консьержка и доска объявлений с красочными фотографиями — этого было достаточно ему, привычному к единообразию и серости домов окраины, безлико запирающихся на кодовый замок. Консьержка, вопреки своему обычному поведению, не стала накидываться на медиков, выясняя, кто такие и откуда, а предупредительно закудахтала, чтобы они поднимались прямо на четырнадцатый этаж, туда, где так и лежит бедный Игорь Давидович Лейкин, потому что его, должно быть, с места трогать нельзя…

— С места — нельзя, — одобрительно бросил фельдшер, порвав консьержке чулок облеченным в железо углом своего набитого медикаментами чемоданчика. — Это вы правы. Ставлю вам пятерку.

На такие мелочи, как старушечьи чулки, фельдшер не привык обращать свое драгоценное внимание. В рабочие часы оно было направлено на показатели пульса и давления больного, которого необходимо во что бы то ни стало дотащить живым до ближайшей больницы. Или — на показатели внешней среды, которые неуловимо сигнализировали бы о том, что вызов ложный, а в квартире работников «скорой помощи» ожидает засада наркоманов, которые за дозу мать родную убьют. В нерабочие часы фельдшер, как правило, спал, не считая нужным обогащать свою память знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. По своей специальности он знал все, что надо, все остальное только навалилось бы на возможности памяти лишним грузом.

В фарватере стремительного фельдшерского лета, отягощенного чемоданчиком, следовал медбрат Денис Александров. От этого практиканта пока что было мало толку: его коронным номером была помощь при транспортировке — почему-то у него ловко получалось грузить больных на носилки, а также заталкивать их в салон санитарной машины. В остальном он был смешлив и в меру исполнителен.

Врач Алена Борисовна, которой в этой группе полагалось с формальной точки зрения главенствовать, держалась в тени фельдшера и походила на робкую медсестру, со своими шестью курсами института и минимумом практики. Она на всякий случай возила с собой тетрадь с институтскими конспектами, однако тетрадь мало помогала, потому что в практике «скорой помощи» обычно катастрофически не хватало времени, чтобы ими воспользоваться. Оставалось надеяться на матерого волка фельдшера, который не спасует, не сдаст, вовремя вколет нужную дозу в нужное место и не перепутает острый аппендицит с крупозной пневмонией.

На лестничной площадке четырнадцатого этажа поверженная фигура с устремленной к люминесцентным лампам потолка рыжеватой бородкой осталась лежать в той же позиции, в какой обнаружили его Альбина Игнатьевна и кот, отныне носивший гордое имя Чингисхан. Подобно Альбине Игнатьевне, фельдшер опустился на корточки, вникая в новую загадку, которую представлял для него каждый больной, а параллельно ища пульс. Алена Борисовна нерешительно пристроилась рядом и засунула фонендоскоп в глубь лейкинского пальто. Медбрат, для которого места возле головного конца пациента уже не оставалось, пристроился со стороны ног и, закатав правую штанину, принялся с солидным видом трогать поросшую рыжим, как муравьи, волосом бледную голень. Неизвестно, в чем он хотел удостовериться: может быть, в том, что больной еще не остыл.

— Тоны сердца глухие, — по-ученически доложила Алена Борисовна фельдшеру.

— При этом брадикардийка, — словно бы игнорируя Алену Борисовну, себе под нос бормотнул фельдшер. — Ох, не нравится мне это: при чем бы здесь сердечный приступ — и брадикардия? При стенокардии сердчишко, наоборот, часто колотится… Доктор, а ну нюхните: от него алкоголем не пахнет?