Золотой человек

Тимар выписал себе довольно мощный телескоп и далеко за полночь наблюдал небесные светила, следил за планетами и их спутниками. На одной из них зимой появлялись ясно различимые белые пятна, а летом планета приобретала красноватый оттенок. Но с особенным интересом рассматривал он загадочное светило, луну. Со своими сияющими горными хребтами, глубокими скалистыми кратерами, светлыми низменностями и затемненными пространствами, она казалась в подзорную трубу огромным блестящим куском лавы. Вот он, этот загадочный мир, где обитают только души людей, совершивших насилие над собой, сбросивших земную оболочку! Теперь они пребывают там, в этом мертвом мире. Их ничто не трогает, они не способны действовать, ничего не ощущают, не испытывают ни боли, ни радости, ни горя. Они не наживаются, не терпят убытков. Вокруг них нет ни звуков, ни воды, ни воздуха, ни ветров, ни бурь, ни цветов, ни животных. Они не знают борьбы и треволнений, поцелуев и биений сердца, рождений и смертей. Там есть лишь одно небытие. А может быть, у них сохраняется память? Если это так, то подобное бестелесное существование среди лунной пустыни для Тимара ужаснее кромешного ада. Прозябать на луне, предаваясь воспоминаниям о земле, где растет сочная трава, а в жилах людей течет алая кровь, где раздаются удары грома, звуки поцелуев влюбленных, где есть жизнь и смерть? Ведь именно об этом говорила тогда Ноэми?

И все же наперекор внутреннему протесту что-то неустанно нашептывало Тимару, что его долг удалиться в это царство небытия. Казалось, не было иного выхода в выпавшей на его долю безрадостной судьбе. За свою двойственную, полную противоречий жизнь пенять приходилось только на самого себя.

Завладев двумя женщинами, он был не в силах отказаться ни от одной из них, не мог оставить ни ту, ни другую. Наедине с самим собой, вдали от обеих, он ясно сознавал всю безвыходность своего положения. Он боготворит Тимею и в то же время души не чает в Ноэми! С одной делит страдания, с другой радости. Одна — воплощение праведницы, другая — женщина во плоти.

Восстанавливая в памяти все события прожитых лет, Тимар тщетно бился над вопросом, когда и где допустил он роковую ошибку. Когда присвоил себе сокровища отца Тимеи? Или когда взял ее себе в жены? А может, в тот час, когда, уверившись в безразличии к нему жены, в порыве отчаяния и горького разочарования покинул ее и, встретив Ноэми, обрел с ней неожиданное счастье?

Первый поступок отнюдь не отягощал его совести. Сейчас Тимея уже безраздельно владела всем достоянием, которое он добыл со дна Дуная. Он только спас его и целиком вернул законной владелице.

Есть какое-то оправдание и второму его поступку. Ведь он женился на Тимее по любви, Тимея приняла его предложение добровольно и, казалось бы, с радостью. Он предстал перед ней как человек вполне достойный руки благородной женщины. Откуда было ему знать, что Тимея любит другого, и притом так беззаветно, что не может даже мысли допустить о физической близости с мужем?

Но едва дело доходило до третьего обвинения, Тимар уже не находил себе никаких оправданий.

«Узнав, что жена тебя не любит, что между вами стоит кто-то третий, ты не должен был обращаться в трусливое бегство. Тебе следовало пойти к этому человеку и без обиняков заявить: „Послушай, приятель, друг моей юности! Одному из нас надо уйти. Я тебя люблю и уважаю, но давай-ка отправимся на какой-нибудь уединенный островок и будем стреляться, пока один из нас не покинет этот свет“. Вот это был бы поступок, достойный порядочного человека, и жена не могла бы не оценить твоего мужества. Ведь тот, другой, стал в ее глазах идеалом мужчины именно благодаря своей храбрости и отваге. Почему же ты сам не сумел проявить таких же качеств? Обнаженная сабля в твоей руке расположила бы ее к тебе куда больше, чем все твое золото и бриллианты. Любовь не вымаливают, женщину надо покорить. Уж если на то пошло, надо было всеми средствами попытаться завоевать любовь Тимеи, а в случае крайнего упорства с ее стороны прибегнуть даже к силе. Разве у тебя не хватило бы решимости стать деспотом, повелевать этой женщиной, как султан повелевает одалиской, купленной им на невольничьем рынке для своего гарема? Ты мог бы хлестать нагайкой свою рабыню, укротить свою наложницу, а став ее безраздельным властелином, стал бы и единственным ее обладателем. Но вместо этого ты сделал Тимею своей жертвой, и она, как некое привидение, предстает перед тобой лишь для того, чтобы безмолвно укорять, казнить тебя своим холодным презрением. И наперекор всему ты еще не в силах расстаться с ней! Наберись же храбрости, подойди к ней и скажи: „Тимея, я ваш злой гений. Давайте расторгнем наш брачный союз“. Но ты явно чего-то боишься. Чего же?.. А того, что Тимея может дать тебе достойную отповедь: „У меня нет ни малейшего желания разводиться с вами. И никакая я не страдалица. Я поклялась до гроба хранить супружескую верность и от своей клятвы не отступлюсь“.»