Войдя в залитый ярким солнечным светом зал, где было множество корзин с цветами и свадебных подарков, она сразу же пришла в себя: ведь сегодня день ее свадьбы! Тут она заметила г-на Качуку с букетом роз в руках, и сердце ее дрогнуло: да ведь это жених! Потом она взглянула на Аталию и подумала: «А вот мое подвенечное платье!»
Стоя с широко раскрытыми глазами и с разинутым от изумления ртом, девушка вызывала и смех и жалость.
Прислуга, гости, хозяйка дома г-жа Зофия едва удерживались, чтобы не расхохотаться. Аталия подошла к девушке с горделивым видом, словно сказочная королева, и, взяв ее рукой, затянутой в белую лайковую перчатку, за тонко очерченный подбородок, процедила со снисходительной улыбкой:
— Нынче, милая деточка, под венец пойду я! А тебе еще придется походить в школу и подождать годков пять, тогда уж и выскакивай замуж, если, конечно, найдется охотник жениться на тебе.
При этих словах Аталии женщины так и покатились со смеху. Все потешались над одураченной наивной девушкой.
Потрясенная Тимея стояла в оцепенении, опустив голову и беспомощно уронив руки. Ее лицо оставалось мраморно-бледным, оно даже не покрылось румянцем. Никакими словами не выразишь то, что испытывала девушка в эту минуту.
Видимо, Аталия почувствовала, что переборщила и что пора прекратить издеваться над Тимеей, иначе это произведет неблагоприятное впечатление на гостей, восхищавшихся ее, Аталии, блистательной красотой. И она тут же попыталась загладить злую шутку.
— Иди сюда, Тимея! — наигранно ласковым тоном обратилась она к девушке. — Я тебя дожидалась. Прикрепи мне фату к прическе.
Подвенечная фата!
Онемевшими, непослушными пальцами Тимея взяла фату и словно во сне подошла к Аталии. Надо было приколоть фату булавкой в виде стрелы к пучку на затылке Аталии. Руки Тимеи дрожали, золотая заколка не слушалась ее и никак не входила в крепко затянутый узел волос невесты. Тут Аталия сделала нетерпеливое движение, и Тимея слегка уколола ее булавкой.
— Ах, какая ты неловкая! — раздраженно вскрикнула Аталия и ударила Тимею по руке.
Брови Тимеи дрогнули и насупились: бранить и бить ее в столь торжественный день, да еще перед женихом! Две тяжелые слезы навернулись ей на глаза и покатились по бледным щекам. И, должно быть, именно эти слезинки явились той каплей, которая переполнила чашу весов в деснице богини справедливости.
Свою горячность Аталия попыталась оправдать нервным состоянием. Как же тут не нервничать! Все уже в сборе — и шафера и подруги, — а отец невесты запаздывает.
Ее беспокойство невольно передалось всем присутствующим, за исключением жениха, как всегда, невозмутимого.
Уже прибегали из церкви сообщить, что священник в полном облачении ждет жениха и невесту, что уже и колокола отзвонили в честь новобрачных. Аталия тяжело дышала от ярости, негодуя, что отца все нет и нет. Одного гонца за другим посылали в крепость за г-ном Бразовичем.
И вот наконец все увидели в окно подъезжавший к дому застекленный экипаж Бразовича. «Ну вот, наконец-то прикатил!» Невеста еще раз взглянула в зеркало на себя, погладила рукой жемчужное ожерелье, обвивавшее ее прекрасную, как у Юноны, шею. Тем временем с парадной лестницы донесся странный шум, как будто множество людей, тяжело ступая, поднималось вверх. За дверью зала раздались испуганные голоса, сдавленные крики ужаса, и всполошившиеся гости бросились к выходу.
Подруги невесты тоже выбежали посмотреть, что случилось. И странное дело, ни одна из них не вернулась назад, чтобы сообщить невесте о происшедшем!
Вдруг Аталия услышала за стеной пронзительные крики г-жи Зофии. Впрочем, зная крикливость матери, она не слишком встревожилась.
— Посмотрите-ка, что там стряслось? — обратилась она к жениху.
Капитан вышел из комнаты, и Аталия осталась наедине с Тимеей.
Глухой испуганный шепот за дверью становился все громче, и теперь уже Аталия встревожилась не на шутку.
Но вот в комнату вернулся жених. Остановившись на пороге, он сухо бросил невесте:
— Господин Бразович скончался!..
Аталия в ужасе всплеснула руками, словно хватаясь за воздух, и упала без чувств. Не подхвати ее Тимея за талию, она разбила бы себе голову о мраморный, выложенный мозаикой столик.
Гордое лицо красавицы невесты стало теперь бледнее белого мраморного лица Тимеи.
А Тимея, держа голову Аталии на коленях, подумала: «Мое подвенечное платье валяется в пыли».
Жених все еще стоял в дверях, пристально всматриваясь в черты Тимеи. Потом он круто повернулся и, никем не замеченный в поднявшемся переполохе, покинул дом. Даже не помог поднять невесту!
Тимея
«Мое подвенечное платье валяется в пыли…»
Вместо свадебного пиршества в доме Бразовичей пришлось справлять поминки.
Вместо роскошного, расшитого шелками подвенечного платья Аталии пришлось облачиться в скромную траурную одежду.
Траур сглаживает различие между бедными и богатыми. Аталия и Тимея, обе в черном, казались теперь равными.
Если бы горе выражалось только в траурной одежде!