Золотой человек

Ни слова не поняла Тимея из того, что здесь говорили. Но одно ей стало ясно: Тимар — ее верный покровитель, не оставлявший ее в беде за все время их долгого путешествия, «трижды» рисковавший ради нее жизнью, единственный человек в этом мире, с которым можно было объясниться на знакомом ей языке, теперь окончательно покидает ее и она, наверное, уже никогда больше не услышит его голоса.

Но нет, в последний раз он обратился к ней перед уходом.

— Вот ваша коробка, Тимея, — сказал он по-гречески. И достал из-под плаща жестянку с восточными сладостями.

Тимея подбежала к нему и взяла коробку. Затем она поспешила к Аталии и, мило улыбаясь, протянула ей подарок, с великим трудом доставленный из далеких краев.

Аталия открыла крышку.

— Фи! — презрительно произнесла она. — Запах розовой воды! Так воняет прислуга, когда по воскресеньям, надушившись, идет в церковь.

Слов этих Тимея не поняла. Но по брезгливой мине, состроенной Аталией, она догадалась, что восточные сладости пришлись ей не по вкусу, и опечалилась. Потом девушка попробовала угостить турецкой халвой г-жу Зофию. Но и та отказалась, сославшись на свои плохие зубы, которые не переносят сладкого. Совсем загрустив, Тимея растерянно подала коробку молодому офицеру. Тот нашел угощенье чудесным и с явным удовольствием положил в рот три кусочка халвы, за что в награду получил благодарную улыбку Тимеи.

Тимар стоял в дверях и все видел.

Но когда Тимея вспомнила о нем и обернулась к дверям, чтобы и его угостить восточными сладостями, Тимара уже и след простыл.

Вскоре откланялся и офицер.

Будучи настоящим кавалером, он, прощаясь с Тимеей, галантно склонил голову, и это очень тронуло девушку.

Вскоре вернулся г-н Бразович, и они с г-жой Зофией заговорили на каком-то смешанном языке. Некоторые слова казались Тимее понятными, но это еще больше запутывало девушку.

Между тем хозяева дома советовались, что им делать с неожиданной нахлебницей. Все ее состояние составит в лучшем случае двенадцать тысяч золотых, включая сюда и стоимость затонувшей пшеницы, если за нее хоть что-нибудь удастся выручить. Сумма явно недостаточная, чтобы обращаться с Тимеей как с барышней, наравне с Аталией. Добрая г-жа Зофия высказала мнение, что нежданную гостью следует сразу же определить в прислуги: пусть приучится к кухне, к уборке, к стирке белья, к глажению, это пойдет ей только на пользу. Ведь с таким приданым, как у нее, нельзя рассчитывать на богатого жениха. Заурядный шкипер — вот ее пара. А такому мужу нужно, чтобы жена его была прислугой, а не барыней. Однако г-н Бразович не разделял точку зрения своей супруги. В самом деле, что скажут люди? В конце концов они пришли к половинчатому решению: Тимея будет считаться приемной дочерью, воспитанницей, то есть займет несколько более высокое положение, чем обычная прислуга. Обедать она будет вместе с хозяевами, а работать — наравне с прислугой. Заниматься большой стиркой ей, пожалуй, ни к чему, а вот стирать тонкое белье и кружева Аталии ей не помешает. Шить тоже надо ее обучить, пусть обшивает домашних, находясь при этом не на половине прислуги, а в господских покоях. В обязанность Тимее следует вменить также и присмотр за туалетом Аталии: ведь их дочери так или иначе нужна личная горничная, а сироте это, несомненно, доставит удовольствие. К тому же Тимея будет получать в награду старые, вышедшие из моды платья, которые надоели Аталии.

Тимея с ее приданым в двенадцать тысяч форинтов должна еще благодарить судьбу за то, что Бразовичи облагодетельствовали ее.

И Тимея действительно была благодарна судьбе.

Без отца, без матери, одинокая, покинутая всеми, заброшенная волею судьбы на чужбину, она удивительно быстро привязалась к новому дому. Всем здесь она готова была услужить — искренне и бескорыстно. Тимея разделила судьбу многих турчанок.

Девушка довольствовалась тем, что за ужином сидела рядом с Аталией. Не дожидаясь, пока ей скажут, она первая вставала из-за стола, чтобы подать тарелки, сменить ножи и вилки, причем делала это весело, непринужденно, с трогательной старательностью. Она боялась хоть чем-нибудь раздосадовать семью своего опекуна и потому старалась не выглядеть грустной или обиженной, хотя причин для этого было предостаточно. Особенно стремилась она завоевать расположение Аталии. С немым восхищением смотрела Тимея — совсем еще девочка — на Аталию, очарованная красотой и прелестью расцветающей женщины. Она не могла оторвать свой восторженный взгляд от румяных щек и сверкающих глаз Аталии.

Как и многие девочки-подростки, Тимея полагала, что тот, кто очень красив, должен быть и очень добр.

Хотя Тимея не понимала Аталию, ни слова не знавшую по-гречески, она стремилась по жестам, мимике, по выражению глаз своего кумира предвосхитить каждое ее желание.