А душа его избавится еще от одного тяжкого груза: от самообвинения. Ибо с того дня, как Тимар обнаружил на затонувшем судне сокровища Али Чорбаджи, душевному покою его пришел конец; после каждой удачной сделки обличающий внутренний голос твердил: все это не твое, ты завладел имуществом несчастной сироты! Говорят, ты удачливый человек? Неправда! Золотой Человек? Какое там! Бессовестный вор, вот ты кто такой!
Теперь эта тяжба окончена. Внутренний судия произносит оправдательный приговор. Обокраденной сироте возвратится ее собственность, к тому же приумноженная вдвойне. Тем, что принадлежит мужу, владеет и жена. Ей никогда не узнать, что основы этого громадного состояния некогда были ее собственностью; она знает лишь, что теперь это все ее. Тем самым и судьбу удалось задобрить.
Но удалось ли?
Тимар не подумал, что его рассуждение сродни софизму. Ведь к возвращенным Тимее сокровищам он навязал еще и себя в придачу и в обмен на богатства просил у девушки ее сердце. А это есть насилие, обман.
Тимар хотел как можно скорее начать семейную жизнь. Ему не грозили проволочки, так как не требовалось шить-вышивать наряды невесте, он все приобрел в готовом виде у лучших торговых домов Вены, а подвенечное платье Тимее создал знаменитейший парижский модельер, так что невесте не было нужды шесть недель трудиться над ним, как над тем, первым. А первое - двукрат злополучное - платье упрятано в стенной шкаф, куда никто никогда не заглядывает. И оттуда его никто и никогда не достанет.
Однако по-прежнему оставались препятствия духовного порядка: ведь Тимея все еще была не крещеная.
Тимар вполне естественно желал, чтобы Тимея, если уж он а переходит из турецкой веры в христианскую, стала протестанткой, тогда она сможет ходить в церковь вместе с мужем.
Но тут протестантский священник заявил, что прежде всего неофитке должно ознакомиться с основами той религии, в лоно которой она желает вступить. И поскольку здесь мало видеть и слышать, как, скажем, в греческой церкви, а надобно и разуметь - ведь протестантская вера основывается на разумении, на работе мысли, - значит, девице придется подучиться церковным наукам; тогда она сама сможет убедиться, насколько те догматы, которым она отныне намерена следовать, разумнее, рациональнее, обоснованнее тех, которые до сих пор держали ее в плену заблуждений.
Но вот ведь беда: магометанская вера и не разрабатывала никаких догматов для женщин. Восточные женщины не являются членами религиозной общины, им не разрешается присутствовать на богослужении вместе с мужчинами, таблица Михраба, указующая на Мекку со стены любого магометанского храма, лишена для них какого бы то ни было смысла, ритуальные омовения Абдест, Гизым или Тухрет их ни к чему не обязывают, равно как и строжайший пост Рамадан или праздник Байрам. Женщины не совершают паломничество в Мекку к Каабе, не припадают устами к священному камню, не пьют из источника Земзем; женщин священнослужитель не венчает в храме, не обучает закону божьему, не конфирмует, не исповедует, женщинам и души-то не дано; для них не существует загробного мира, за ними в смертный час не является ангел Азражль, отделяющий душу от плоти, ангелы Мункар и Накир не выспрашивают у них после смерти, что доброго и что дурного содеяли они в своей бренной жизни. Их не омывают в источнике Измаила, не сталкивают в яму Морзута, их не воскрешает после смерти трубный зов ангела Исрафима. У них на лбу не начертано слово "мумен" ("верующий"), они не перебегают через мост Аль-Сират и не сваливаются с него в какой-либо из семи кругов преисподней, среди которых наиболее прохладный - Гееннна огненная, а следующие за нею Ладана, Хотима, Саир, Сакар, Яхим и Аль-Хавият постепенно "поддают жару". Женщинам нет нужды боятся пекла, но зато и рая им не видать, они не попадают под сень огромного дерева Туба, поскольку у мужчин нет в них никакой надобности: их-то в раю поджидают вечно юные гурии - по семьдесят семь девственниц на каждого праведника. Магометанская женщина - всего лишь цветок, не более того, увянет и облетит; а душа ее - цветочный аромат, подует ветер и унесет без следа.
А посему его преподобие взял на себя весьма трудную задачу, возжелав обратить Тимею в разумную и ясную протестантскую веру. С неофитами из иудеев или папистов ему уже приходилось иметь дело, но турчанок пока не попадалось.
В первый же день, когда его преподобие расписывал перед Тимеей прелести потустороннего мира, говоря, что на небесах нас ждет встреча со всеми близкими, кого ты любили и кому принадлежали сердцем на земле, девушка ошарашила его вопросом:
- Каждый встретится на том свете с человеком, кого он любил, или же с кем его обвенчал священник?
Вопрос был весьма каверзный, однако его преподобие как истый пуританин нашел достойный ответ:
- Поскольку исключено, чтобы человек любил другого, а не того, с кем обвенчан, и немыслимо, чтобы он не любил того, с кем его соединил узами брака священник, то нет здесь никакого противоречия. .
Однако священник счел за благо не сообщать Тимару об этом разговоре.