Золотой человек

Тимар насилу дождался, пока рассвет. Едва лишь ночной мрак начал рассеиваться, он уже был на ногах. Повесив ружье и охотничью сумку на плечо, он, не будя гостеприимного хозяина, без прощания тихонько вышел из дома и поспешил к молодому леску на берегу Дуная.

Дунай выполняет весьма полезную работу. Из года в год расширяя эту лесную полосу и отодвигая в глубь суши прежнюю береговую линию: ведь тем самым и построенные четверть века назад домишки - прибрежные пограничные заставы - тоже отодвинулись вглубь. Путник, перебирающийся на другой берег Дуная без паспорта, ступив в этот лесок, попадает как бы на территорию некоего дружественно-нейтрального государства. Тимар заранее отправил свою новую верткую лодку к знакомой рыбацкой хижине, куда он обычно добирался пешком. Лодку он обнаружил на месте и направил ее к камышам на противоположном берегу.

Лодка подобно белуге проворно скользила по волнам, но скорость ее хода никак нельзя было приписать только ей самой.

Шел апрель, весна полновластно вступила в свои права, деревья на Острове все оделись листвой и выбросили цвет. Тем сильнее поразило Михая зрелище, открывшееся ему за Островой: безымянный остров словно выгорел, зелени на нем словно бы и вовсе не было.

По мере приближения к остров картина становилась яснее. В северной части острова все деревья были рыже-коричневые.

Лодка быстро шал через камыши. Ступив на берег, Михай отчетливо увидел, что большая купа деревьев высохла на корню. Ореховые деревья, любимцы Терезы, погибли все до единого.

Михай был подавлен этим зрелищем. Прошлый год об эту пору его встречали здесь цветущие рощи, розовые заросли, а ныне высохший лес. Не иначе как дурное предзнаменование!

Он устремился в глубь острова и все ждал, когда же раздастся приветственный собачий лай. Но вокруг царила тишина.

Тревога его все возрастала. Дорожки, усыпанные прошлогодней палой листвой, пребывали в небрежении; казалось, что даже птицы перестали петь на острове.

Вот-вот должна была показаться хижина, и сердце его сжималось от страха. Что же случилось с обитательницами острова? По нем - так с ними могло случиться что угодно: они могли умереть да так и остаться непогребенными. Сам он полгода сюда и глаз не казал, занятый другими заботами: вершил государственные дела, вывозил в свет красавицу жену, приумножал свои богатства. А женщин на острове тем временем хранило небо - если, конечно, хранило.

Когда он подошел к крыльцу, дверь отворилась, и из хижины вышла Тереза.

Пир виде его взгляд ее посерьезнел, в нем промелькнул испуг; затем губы ее тронула какая-то горькая улыбка.

- Ах, вот вы и вернулись! - сказала Тереза и поспешила навстречу Михаю пожать ему руку. И сама же еще поинтересовалась, отчего он так мрачен.

- С вами ничего не стряслось? - перебил ее Михай.

- Нет, ничего не стряслось! - с кроткой улыбкой ответила Тереза.

- Мне прямо не по себе стало, когда я эти высохшие деревья увидел, - сказал Михай, чтобы как-то оправдать свой расстроенный вид.

- Прошлогодний паводок загубил их, - пояснила Тереза. - Ореховые деревья не переносят избытка влаги.

- Вы обе здоровы? - с беспокойством допытывался Михай.

- Здоровы, все трое, - мягко произнесла Тереза.

- Как - трое?

Тереза улыбнулась, вздохнула и снова улыбнулась. Затем, положив руку Михаю на плечо, сказала:

- Жена одного бедняка-контрабандиста захворала тут, у нас на острове. Женщина умерла, а ребенок остался. Он и есть третий.

Тимар бросился в дом.

В дальнем углу комнаты стояла плетенная из лозы колыбель; по одну сторону от нее сидела Альмира, по другую - Ноэми. Ноэми, качая колыбель, ждала, когда Тимар подойдет.

В колыбели покоился младенец: румяные щечки, круглый ротик, похожий на вишню. Ребенок спал, неплотно прикрыв глаза и подняв ручонки к голове.

Михай как завороженный стоял у колыбели. Он посмотрел на Ноэми. И во взгляде его читалось, что он силится разрешить какую-то загадку. Этой загадкой было лицо Ноэми: на нем отражались сладостное блаженство и некая неземная радость, благостная гармония целомудрия и любви. Ноэми улыбнулась и потупила глаза.

Михаю казалось, что еще миг, и он лишится рассудка.

Тереза коснулась его руки.

- Ну как, не сердитесь, что мы оставили у себя дитя бедной женщины? Мы решили, что нам его бог послал.

Не сердится ли он? Михай упал на колени перед колыбелью, где лежал младенец, обхватил руками и, приникнув к ней, безудержно разрыдался. Так неудержимо плакать умеют только мужчины, долго молча сносившие горе, в сердце которых скопилось море боли, враз прорвавшей сдерживавшую его плотину. Он судорожно целовал этого крошечного посланца небес: его ручки, край рубашонки, румяные щечки... Ребенок строил умилительные гримасы, но никак не хотел просыпаться. Потом все же открыл свои большие голубые глаза и мгновение вглядывался в незнакомое лицо, как бы вопрошая: "Чего тебе от меня надо?" И тут же рассмеялся звонко, будто сам себе ответил: "Знаю, знаю!" Голубые глазки вновь закрылись, младенец спал и улыбался во сне, не обращая внимания на поцелуи, которыми незнакомый человек покрывал его личико.