Золотой человек

- До свиданья, дорогая! - До свидания! - обменялись прощальными словами и мать и дочь, целуя друг друга. Судя по всему, всякий раз, когда одна из них уходила из дома, они обычно прощались так, словно им грозила долгая разлука, а встретясь через час, обнимались и целовались, будто не виделись целые годы. Но ведь у них никого нет, кроме друг друга.

Ноэми бросила на мать вопросительный взгляд, Тереза кивнула ей утвердительно: "Ступай!".

И Ноэми с Тимаром начали обход острова.

Тропинка была настолько узкой, что им приходилось держаться чуть ли не вплотную друг к другу; однако у Альмиры хватило сообразительности просунуть между ними голову и создать естественную преграду. За минувшие три года остров сделался еще более обжитым и ухоженным. Следы умелых, заботливых рук видны были на каждом шагу вплоть до самого мыса. В лесной чащобе была проложена просека и расчищена тропа, в роще вырублен подлесок, и высокие, стройные деревья росли без помех, а иные тополя до того раздались вширь, что толщиной стали чуть ли не в два обхвата. На дички были привиты черенки культурных плодовых сортов, а карликовые деревца под искусной рукою превратились в густую переплетенную живую изгородь, отделявшую фруктовый сад от зеленого луга, где паслись овцы и козы. У одного белого барашка на шее красовалась красная ленточка - по всей видимости, это был очередной любимец Ноэми.

При виде юной хозяйки животные бросили пастись, обступили Ноэми и радостно заблеяли, как бы приветствуя ее, а девушка, похоже, понимала эти знаки внимания. И все время, пока Ноэми с Тимаром шли через пастбище, стадо провожало их до дальнего конца луга, где за живой изгородью виднелась ореховая роща. Деревья, дивные, как на подбор, раскидистые, стволы толщиною в добрых полсажени, были покрыты гладкой, шелковистой корой.

- Смотрите, какие красавцы! - сказала Ноэми. - Эти ореховые деревья самая большая мамина гордость. Им всего пятнадцать лет, они на год моложе меня.

И сказано это было так естественно, без тени кокетства.

Вправо от ореховой рощицы начинались топи. Тимар вспомнил, что, когда впервые попал на остров, выбирался на сушу именно здесь. Теперь это болотистое место заросло водяными растениями: желтыми кувшинками и крупными лилиями, белизной похожими на ландыши, - а посредине замерли два аиста, погруженные в созерцание природы.

Тимар открыл калитку в живой изгороди, ему было приятно вновь повидать этот девственный уголок острова. Однако от глаз его не укрылось, что юная провожатая словно бы боится чего-то.

- Вы по-прежнему одни здесь, на острове? - спросил он.

- Да, только вдвоем. В сезон наведываются охотники до наших фруктов и привозят на обмен то, что нам надобно. Зимой бывают дровосеки, помогают нам лес проредить и вместо платы берут себе сваленные деревья. Ну а со всей остальной работой мы и сами вполне справляемся.

- Но ведь садоводство немалых трудов требует, одних только гусениц обирать и то пропадешь.

- О, тут мы забот не знаем! Есть у нас доброхотные помощники - вон они, на деревьях распевают! Видите, сколько гнезд в кустах? И в каждом наши верные работники живут. Здесь их никто не трогает, не обижает, вот они и рады трудом отплатить. А уж как поют - заслушается!

Лес и вправду был наполнен неумолчным райским пеньем; под вечер каждая птаха спешит к гнезду и в эту пору поет особенно голосисто. А тут еще кукушка исправно отсчитывает время по лесным часам, и дрозд высвистывает греческие гекзаметры...

Вдруг Ноэми громко вскрикнула и в страхе прижала руки к сердцу; побледнев, она отшатнулась назад, и Тимар вынужден был хватить ее под руку, чтобы она не упала.

- Что с вами?

Ноэми укрыла лицо ладонями и, как ребенок, плача и смеясь одновременно, жалобно проговорила:

- Сюда идет...

- Кто идет?

- Да вон на! - воскликнула девушка с гримасой отвращения.

В траве неспешно пробиралась большущая жаба; завидев приближающихся людей, она приготовилась к прыжку, чтобы скрыться в ближайшей канаве.

Ноэми до такой степени перепугалась, что даже не в силах была убежать от страшилища.

- Неужели вы лягушек боитесь? - изумился Тимар.

- До смерти боюсь! Если она на меня прыгнет, из меня тут же душа вон.