Золотой день

Конечно, все бывает: аварии, несчастные случаи – но все равно это так странно, разве нет? Она насыпала чай в маленький чайник и поставила его на большой, с кипятком. Что-то во всей этой истории… и не «что-то», а все, все противоестественно! Не может такого быть, ерунда какая-то! Кто-то методично избавляется от – кого, господи?! От немолодых женщин, большинство которых безобидные домохозяйки или пенсионерки. Кому они могли помешать, что сделать такого, за что убивают?

Когда она читала или придумывала детективы, ее всегда занимала причина убийства: она казалась подчас такой ничтожной, что приходилось сомневаться в правдоподобии сюжета. Впрочем, собственные проблемы всегда кажутся людям более сложными и важными, чем чужие, и, наверное, убийцы склонны к еще большему преувеличению. Существует только их проблема, единственная во всем мире, и решить ее, не причинив кому-то вреда, невозможно, а справиться с ней куда важнее, чем принять во внимание чью-то жизнь, и воображение услужливо рисует, как все будет хорошо без этого человека, почему-либо стоящего на пути к счастью. Счастье это у каждого свое – деньги, любовь, самолюбие, карьера, что угодно, вплоть до кусочка бумаги, именуемого, к примеру, редкой маркой, и только оно, это личное счастье, имеет значение.

Оно кажется им достижимым, их личное, полное счастье.

На чьем пути оказались эти несчастные женщины? И не последуют ли за ними другие? А она сама?

Айше заварила чай и прислушалась к шуму воды в душе. Интересно, что им удалось выяснить? Скорее всего, ничего, иначе Кемаль не молчал бы, а сказал сразу, и не смотрел бы так устало, и пил бы не чай вовсе, а коньяк или глинтвейн.

Что-то во всей этой истории… не так. Конечно, не так – разве может быть «так», когда женщина падает в ледяную, черную воду, или в болото сна, которым захлебываешься, так же как водой, или – она зябко поежилась – в узкую глубокую шахту.

– А почему дверь-то открылась? – крикнула она в глубину квартиры, услышав, что Кемаль вышел из ванной, и не сомневаясь, что он поймет, о чем речь. Наверно, она и дня не выжила бы с человеком, не понимающим хода ее мыслей и задающим недоумевающие вопросы.

– Жвачкой залепили, – сумела она разобрать прозвучавший из-под полотенца ответ. – На том самом этаже. Причем жвачку эту почему-то не забрали, а там же и бросили. А зачем отлепляли, спрашивается? Отпечатков на ней нормальных нет, зато следы слюны должны быть. Но с чем их сравнивать? Брать, что ли, у всех соседских детишек образцы?

– А кабина?

– Кабина на восьмом стояла, выше. А она с седьмого упала.

Айше налила чай в большие кружки, чтобы не ходить опять на кухню с маленькими стаканчиками. Она и кофе себе теперь наливала в них, хотя всегда пила его из изящных чашечек и никаких кружек не признавала. Холод заставил. Она вспомнила тонкий фарфор, который им подавали у Лили, ее теплую огромную квартиру, ее саму – ухоженную, благополучную, самодовольную. Где она сейчас? Кому она мешала?

И Семра? Она не была ни милой, ни приятной, ни, вероятно, даже доброй. Она все порывалась что-то рассказать, охотно делилась сплетнями и собственными домыслами, она несколько раз отравилась на золотых днях, она утверждала, что убить хотели именно ее, а Лили – это так, ошибка. Или она была права? Тогда что такое остальные убийства – маскировка? Слишком сложный и надуманный ход для нормального человека и в то же время слишком простой для изощренного, начитанного ума.

Или действительно ошибка? Лекарство принимает не та, с журналисткой происходит несчастный случай, но настоящему убийце почему-то важно добраться до Семры.

– А что она на седьмом делала? – откуда из глубины памяти всплыло, что вроде бы три подруги жили на одном этаже, но, кажется, не так высоко… на четвертом, что ли, или на пятом? Кто-то что-то об этом говорил? Или нет? Конечно, говорил, подумала, Айше, иначе откуда бы я могла это знать? А если говорил, то в какой связи?

– Да черт ее знает! – похоже, она, сама того не подозревая, попала на больное место. – Всех соседей с седьмого допросили, да там всего три квартиры, и в одну совсем недавно новые жильцы въехали, никого не знают. Ни к кому она там якобы не заходила, и подруги ее подтверждают, что не общалась она вроде ни с кем на седьмом. И чего ее туда понесло?! Падала бы со своего пятого, может, жива бы осталась! И кабина, как назло, выше оказалась. И, главное, никто не признается, что ее туда загнали! Понятно же, что специально загнали, не ради Семры, а чтобы удобнее кабель тянуть, а не признаются. Между прочим, через шахту вообще должно быть запрещено кабели и провода всякие проводить, а всем плевать! Азиз говорит: нам в Европу не надо! Может, и не надо, и Европе мы, наверно, не очень-то и нужны, но ради одних этих правил – и то стоило бы постараться! У нас же ни техники безопасности, ни черта! А потом люди погибают, и все ахают: мол, как же так?..

– Ты лучше чай пей! И не волнуйся так, это же всегда…