Золотой дикобраз

Он написал: «Я был не прав, отказываясь от чести участвовать в церемонии коронации. Теперь я понял, что это было бы жестоко и несправедливо по отношению к королю, которому, я уверен, и без того не сладко. Передай своему дорогому брату, что я буду в Реймсе двадцать пятого мая и буду рад увидеть его и услужить ему».

В постскриптуме он добавил: «Какое счастье, что церемонию удалось отложить, и я имел возможность все обдумать».

До отъезда на коронацию он подписал брачный контракт с Анной-Марией. Герцога Бретонского это очень успокоило, а Людовик чувствовал, что он опять пошел по кругу. Его прошение о разводе лежало без движения, так как нуждалось в одобрении короля. Анна написала Папе письмо, резкое и угрожающее, и ей теперь было приятно знать, что Людовик беспомощен, потому что она приложила к этому руку. Ее любовь сейчас начала трансформироваться в нечто такое, непонятное, одним словом, изводить Людовика ей доставляло удовольствие.

Коронация прошла превосходно. Людовик на своем великолепном белом коне проехал во главе процессии, а позднее держал корону над большой, нетвердо держащейся на плечах головой Карла. Анна поглядела на него с холодной враждебностью, когда он, кланяясь, еще раз повторил, как он рад, что церемония была отложена, и у него было время все хорошенько обдумать и изменить решение.

Прошло несколько месяцев. Королем Франции была Анна, и к удивлению всех герцогов, жестким королем, таким же, каким был ее отец. Это смутило даже тех, кто поддержал ее во время спора о регентстве. Герцоги ожидали, что со смертью короля получат назад свои старые привилегии. Но не тут-то было. Анна не сделала им ни малейшего послабления. Все оставалось, как прежде, при ее отце.

Почувствовав изменения в настроениях знати, Людовик настоял на повторном созыве Генеральных Штатов.

В тишине зала он поднялся, чтобы произнести свою речь. Рядом с ним, упершись своими огромными ладонями в колени, сидел Дюнуа. Острым взглядом окинул Людовик зал, прикидывая в уме соотношение друзей и врагов, и начал медленно, поначалу даже как-то безразлично:

— Я бы не осмелился настаивать, чтобы вы покинули свои дома только ради еще одних дебатов по поводу регентства. Больше года прошло, как вы подробно обсудили этот вопрос и, используя свой опыт и знания, пришли к определенному заключению. Я не делаю сейчас попытки поставить под сомнение это ваше решение. Я хочу лишь обратить внимание высокого собрания на факты, что имели место после принятия этого решения. Итак, регентство было передано Анне Французской…

Он был вынужден остановиться, так как послышались крики протестующих. Он ожидал этого и оглядел зал с беспокойным недоумением.

— О, — произнес он многозначительно, сделав вид, что до него наконец-то дошло, в чем причина этих криков.

Дождавшись тишины, Людовик начал снова:

— Я прошу у вас извинения, я так торопился сказать вам главное, что позабыл о формальностях. Конечно же, мне следовало сказать, что, когда опека над королем была передана мадам Анне, многие из вас сочли это разумным. Она хорошо знает дела Франции и сможет подготовить короля к выполнению государственных обязанностей. Постепенно она должна была бы передавать в его руки все больше и больше властных полномочий, постепенно повседневный контакт короля с нами, его подданными, должен был стать правилом. Но… — Людовик сделал паузу, — уважаемые господа, король стал старше, но до сих пор не готов выполнять свои обязанности, потому что его держат в абсолютном неведении относительно его прав, обязанностей и привилегий.

В зале стал подниматься шум, и Людовик, стараясь перекричать этот шум, воскликнул:

— Уважаемые господа, Анна Французская держит нашего короля в своем кармане!

Грянула буря, настоящий шторм. В окнах зазвенели стекла, замелькали обнаженные мечи, послышались крики:

— Измена!

Вокруг Людовика образовалась толпа, часть которой поддерживала его, а часть негодовала. Дюнуа находился рядом, и его меч был готов к бою. Людовик свой меч не обнажал, но вырвал из рук одного из не в меру разгорячившихся депутатов, который размахивал им перед его лицом. Он вскочил на стол и потребовал тишины. Но куда там, какая может быть тишина, если все говорят одновременно.

Когда до Анны дошли сведения о том, что произошло на заседании Генеральных Штатов, она не находила себе места от возмущения.

— Это предательство, — восклицала она, — измена! Это не что иное, как измена! Как он осмелился такое заявить!

Она повернулась к своим приближенным:

— Почему вы до сих пор его не арестовали?

В спешке подготовила она указ об аресте Людовика по обвинению в измене и послала группу солдат задержать его.

Если бы она послала меньше людей, то, возможно, это и получилось бы. Но целый полк королевских гвардейцев не мог остаться незамеченным. Людовику передали об их приближении (у него тоже были свои люди при королевском дворе), и он незаметно исчез из маленького замка близ Парижа, где жил во время заседаний Генеральных Штатов. Вместе с Дюнуа они поскакали в Блуа.