Золотой дикобраз

Когда Людовик десять минут спустя вернулся в зал, солдата там уже не было. Ему стало не по себе. Но ничего нельзя было сделать раньше, чем будут готовы кони и обсохнет одежда.

Он был так занят своими мыслями, что позабыл постучаться, и, когда внезапно открыл дверь, Анна-Мария отпрыгнула от камина и прикрылась сорочкой. Она была почти раздета.

— Ой, извини, — смущенно сказал Людовик и собрался уходить. — Я буду ждать внизу.

— Не надо, — быстро проговорила Анна-Мария, — я просто испугалась, и все. Проходи и посуши свою одежду тоже.

Он подошел к камину, радуясь теплу. Одежда на нем вся была мокрая, и вообще он весь продрог. Как ни старался он не глядеть на нее, но все равно видел ее великолепно вышитую белоснежную сорочку, ее нежные босые ноги и лодыжки. Она только что вымыла лицо, оно было сейчас нежно-розовым, а свои косы расплела, и темные волосы были распущены на плечи.

Он снял камзол и повесил у огня, сбросил свои высокие сапоги и тоже поставил сушиться. Анна-Мария принесла бокал вина. Это было настоящее бургундское.

Для себя она тоже взяла бокал, и они молча выпили за себя и за то, чтобы им повезло. Она медленно потягивала вино, глаза ее поверх кромки бокала призывно улыбались.

— Счастливый этот мсье Ролан, какая у него чудесная жена, — произнес Людовик. — Такая смелая, красивая и…

— И что?

— И очень юная, чтобы подвергаться такой опасности, — сказал он неожиданно. — Анна-Мария, у тебя еще есть время вернуться.

— Ни за что!

Она поставила бокал и мгновенно очутилась в его руках. Пуховая постель была очень мягкая, очень. Когда он наконец поднялся с нее, то удивился, как много прошло времени, больше часа. Анна-Мария смотрела на него немного сонными глазами. Но что такое час, ведь годы потребовались ему, чтобы вот только сейчас его сознание навсегда покинула одна Анна и ее место полностью заняла другая. Анна-Мария — его настоящая любовь. Та, которая любит без оглядки и не думает о себе.

Она будет его женой. Она будет его герцогиней, а — возможно, когда-нибудь и королевой. Она будет матерью его детей… Очнувшись от этих мечтаний, он подпрыгнул. Ничего, ничего этого не будет, пока он не довезет ее до Блуа.

Людовик быстро надел сапоги и камзол.

— Лошади уже небось ждут.

Застегивая на ходу пуговицы, он открыл дверь и посмотрел вниз, в нижний зал. То, что он там увидел, заставило его резко отпрянуть назад и закрыть дверь.

— Боже, Анна-Мария, одевайся скорее. Спеши!

Она резко села.

— Что случилось?

— Д’Альбре! Он там, внизу. Наверное, он нас видел.

Анна-Мария охнула и соскользнула с постели к камину. Людовик невольно залюбовался ее стройным телом. Она начала поспешно одеваться.

— А что он может нам сделать?

— Пока не знаю, но этот негодяй способен на все. Я пошел за лошадьми, а ты одевайся. Я разведаю, есть ли тут еще один выход. Вот ведь проклятье, почему здесь устроено так, что дверь этой спальни открывается прямо на весь белый свет!

Он подошел к окну. Ого, как высоко! А внизу к тому же мощенный камнем двор. Он снова подошел к двери, приоткрыл ее и выглянул. Потом оглянулся и облегченно кивнул.

— Его нет. И если даже он отправился за чем-то нехорошим, когда он вернется, нас уже здесь не будет. Выходи, и побыстрее. Я буду ждать.

Внизу он расплатился с хозяином и поспешил в конюшню. К своему ужасу он обнаружил, что кони до сих пор не оседланы. Впереди маячил конюх. Вне себя от ярости Людовик направился к нему.

— В чем дело, идиот, — начал он, и это были единственные слова, которые ему удалось произнести. Жестокий удар сзади по голове обрушился на него и еще один по плечу. Людовик пошатнулся, но не упал. Он успел оглянуться и увидел нападавших. Их было двое, и он бросился на них. Они сцепились в темноте, а конюх забрался на сиденье большой неуклюжей кареты и стегнул лошадей (они уже были запряжены). Карета с шумом выехала во двор.

Когда Анна-Мария несколько минут спустя сбежала вниз, поспешно одетая, с распущенными волосами под капюшоном, она услышала какие-то звуки, доносящиеся из конюшни, топот ног и выкрики. В это время кучер позвал ее:

— Мадам, сюда, скорее.

Дверка кареты открылась, она приподняла свои юбки и поставила ногу на высокую ступеньку, удивляясь, почему Людовик передумал и решил поехать в карете. Так ведь много медленнее и очень трясет.

Внутри было темно и пахло плесенью. Ее охватил ужас, когда из конюшни она услышала отчаянный крик Людовик:

— Анна-Мария, будь…

Тут его голос внезапно оборвался. Она отпрянула назад, но чья-то большая рука достала ее и усадила на подушки. Дверка закрылась, кучер крикнул и хлестнул лошадей. Карета затряслась по каменной брусчатке двора.

Та же самая рука прижала ее к сиденью, а когда они выезжали из ворот и факел на мгновение осветил внутренность кареты, она увидела знакомое лицо и узнала д’Альбре.

На лице мерзкая гримаса. Он взял ее за плечи и встряхнул.

— Если ты решила принадлежать французу, то это будет не Людовик Орлеанский.

— Куда ты везешь меня? — выдохнула она.