Золотой дикобраз

Дюнуа злился на себя и ничего с этим не мог поделать. Рядом с Дюнуа сидел еще один друг Людовика, Жорж де Амбуаз, и тоже очень злой. Но он говорил себе, что ничего, наступит когда-нибудь день, их день, и тогда они, не такие уж беспомощные, как сейчас, возьмут свое, скажут веское слово.

Церемония была почти закончена, ее участники устали сдерживать себя. Какого они мнения по поводу этого бессердечного действа — увидеть было не сложно. Вопреки инструкциям короля, двое из четверых плакали. Жанна открыто рыдала, а Анна тихо хлюпала в платочек. Людовик, не скрывая своего отчаяния, трепетал, как натянутая струна. О чем думал Пьер, сказать было трудно. Вряд ли он вспоминал Марию-Луизу. Он стоял и широко улыбался глупой, бессмысленной улыбкой.

Глава 5

Возвратившись после венчания в Блуа, Людовик поразил всех своей веселостью. Удивление близких его забавляло — они ведь просто не знают его секретного плана войны с королем. Когда-нибудь и они узнают, что его покорность в этих обстоятельствах была лишь тактическим ходом. Анна знает это, и она воюет на его стороне.

Людовик написал длинное письмо Папе, в котором ясно и недвусмысленно высказал свое мнение о бракосочетании, к которому был принужден. В конце письма он просил Папу аннулировать этот брак. Ему было хорошо известно, что Папа, будучи в дружественных отношениях с королем, пальцем о палец не ударит, чтобы помочь Людовику. Мало того, он немедленно передаст королю копию этого письма. Но Людовик считал, раз его просьба будет зафиксирована на бумаге, в будущем это подготовит почву для более решительных действий. В Рим с письмом отправился Дюнуа, а Людовик начал ждать весны. Будущей весной он надеялся на избавление, свое и Анны.

А тем временем Бургундия вновь подняла мятеж. К ней присоединилась Бретань и многие другие герцогства, несогласные с ущемлением своих прав королем. На зиму объявили перемирие, а с наступлением весны противостояние должно было возобновиться. Королю все труднее и труднее удавалось удерживать абсолютную власть. Существует предел, за которым любой правитель оказывается тираном. А король, какими бы доводами о благе Франции он ни прикрывался, давно перешел все границы, насаждая повсюду свои жестокие сумасбродные законы.

Выступление против короля поддержали крестьяне. Когда королевские поборы увеличились во много раз, когда солдаты короля, объезжая крестьянские хозяйства, начали требовать больше, чем обычно, и скота, и зерна, когда за проезд по любой дороге, по любому мосту надо было платить пошлину (причем с каждого мешка зерна, с каждой скотины или птицы, которых крестьянин вез в город на базар), когда все это вошло в норму, возмущенные крестьяне поняли, что единственная цель короля — уморить их голодом.

Горожане и королевские солдаты, пожалуй, лютой ненависти к королю не питали. Солдатам он платил хорошо, и они спускали все свои деньги в городах, где квартировали. Король создал большую армию, предоставив ей значительные привилегии. Торговцам и вообще среднему классу король скорее нравился (о том, чтобы любить короля, не могло быть и речи) — правда, они тоже роптали по поводу налогов на кожу, оконное стекло, пошлин на бороду и длину волос, но как-то выкручивались и жили вполне сносно.

Итак, как король и предполагал, в этой битве не на жизнь, а на смерть, в которую его втянули герцоги и крестьянство, армия и города были его союзниками. Причем каждый в этой войне жаждал полной и окончательной победы.

Людовик очень рассчитывал на успех. Это разрешило бы все его проблемы. Он ждал. Ждал ответа от Папы, ждал весны, а с ней возможного ослабления власти короля. Не оставлял он мечты и о самом благополучном исходе событий — смерти ненавистного короля.

Часто посылал он Анне письма в Тур, Амбуаз или Париж, в общем, в те места, куда перемещался двор. Смысл этих писем был понятен только Анне и никому больше. Где-нибудь в середине письма он обязательно вставлял: «Ты помнишь тот день в Монришаре?» или просто «Ты еще помнишь?». В ответ гонцы привозили ему аккуратные послания Анны, не столь частые и длинные, как его, ибо Анна гонцам не доверяла. Она также знала, что король внимательно следит за ней и Пьером. Его настораживал угрюмый, расстроенный вид Пьера. Но гордая тем, что ей пока удается удержать своего супруга на расстоянии, она неизменно отвечала: «Да, я помню Монришар!» И Людовик, радуясь ее верности, носил эти письма с собой, перечитывая их сотни раз. О Жанне Людовик не вспоминал никогда. В его сознании она вообще человеком не была, а только досадным препятствием. К тому же она была далеко, в Линьере. Де Морнак был поглощен хозяйственными заботами, Мария вместе с Жанной Леду поддерживали порядок в доме, так что Людовик был полностью свободен. Он много ездил верхом и охотился вместе с Жоржем д’Амбуазом, Дюнуа и Эженом. Они играли в карты, танцевали — словом, насколько могли, приятно проводили время, ожидая, когда военные действия приблизятся к их дому.