Золотой дикобраз

Макс поколебался мгновение и затем произнес со вздохом:

— Да, Ваше Высочество.

— И ты лжец, не так ли?

— Да, Ваше Высочество, — с неохотой признался Макс.

— А что это у тебя за ливрея?

— Я одолжил ее у Анри Дюваля, Ваше Высочество.

— Ты понимаешь, что я должен сейчас сделать?

— Да, Ваше Высочество. Вы прикажете выпороть меня, а затем прогоните прочь.

— Но ведь ты знаешь, что я этого не сделаю? И перестань повторять за каждым словом Ваше Высочество. Отвечай, только честно. Зачем ты надел ливрею камердинера?

— Потому что она мне нравится, — медленно произнес Макс. — Это самый лучший… (он чуть не сказал прекрасный) костюм, какой я только в жизни видел. Мне так хотелось его когда-нибудь надеть, но я знал — никогда не бывать этому, нет у меня нужных навыков, умения, чтобы служить камердинером. Но мне так хотелось его примерить, ничего я не мог с собой поделать.

А все-таки он в нем смотрелся, в этом камзоле цвета розового вина, отделанном серебром с орлеанской символикой. Теперь, когда его уличили во лжи, он будет счастлив, если ему позволят носить ливрею конюха, да и не ливрея это вовсе, а так, жалкое одеяние простака.

Макс положил бритву и дрожащими пальцами осторожно начал развязывать на своей груди салфетку, которую он тщательно повязал, чтобы предохранить ливрею Анри.

— Я приношу свои извинения, Ваше Высочество.

Людовик смотрел на него со смешанным чувством. Ему, с пеленок живущему в роскоши, трудно было понять человека, пределом мечтаний которого было стать камердинером. Но Людовик не был лишен живого воображения, унаследованного им от поэта-отца, и попробовал представить жизнь Макса.

Отца он, конечно, не знал. В три года мать бросила его, и он жил, как бездомный пес, питаясь подаянием. До шести лет обитал в монастырском приюте для сирот, а там начал работать. Первым его занятием было чистить рыбу на рынке. Затем менее грязная работа в пекарне, присматривать за очагом, потом дубильщик кож, пахарь в поле, только за пищу и кров, а зимой, страдая от голода и холода, он искал работу в городе.

Он уже работал в городских конюшнях, ухаживая за лошадьми, когда познакомился со своим кумиром, Анри Дювалем, камердинером графа Висконти в замке герцогов Орлеанских. Анри привлекло лицо Макса, его добрый нрав, и он сказал ему, что, если тот желает, пусть приходит к главному конюху замка, Анри замолвит за него словечко. С замирающим сердцем явился туда Макс, ему было тогда семнадцать (сейчас ему лет двадцать — двадцать один, — подумал Людовик). Три года он работает конюхом, а когда исполнится пять, получит повышение, станет старшим конюхом. Но, проведи он в Блуа хоть всю жизнь, никогда ему не стать камердинером, потому что это требует качеств, которых у него никогда не было и не будет. Иногда он надевал чужую ливрею и прохаживался по нижним коридорам, там, где острые глаза Гревина не могли его заметить. Он воображал себя лакеем и был счастлив.

И вот сейчас он будет лишен даже счастья быть орлеанским конюхом.

— Если тебе так нравится ливрея, — неожиданно для себя произнес Людовик, — закажи по своему размеру, только предупреди портного, чтобы он поспел вовремя. Через две недели мы отбываем в Италию.

Макс застыл с полуоткрытым ртом, вытаращив свои блестящие кроличьи глазки.

— И перестань наконец повторять, как попугай, Ваше Высочество, Ваше Высочество. Лучше смой пену с моего лица, пока оно не ссохлось и не превратилось в барабан.

Переведя взгляд на бритву в руках Макса, Людовик добавил:

— И, ради Бога, помни, что я не лошадь.

* * *

И вот уже Людовик, побритый и без видимых порезов на лице, направился в резиденцию Гревина сказать, что нанял нового камердинера, которого, однако, необходимо быстро натаскать и заказать новую ливрею. Он представил, как вытянется лицо Гревина, когда тот узнает, кто этот новый камердинер.

Но прежде Гревина он встретил де Морнака, который как раз направлялся к Людовику.

— Я намеревался вам сказать, — начал де Морнак, — что, если вы не будете возражать, я возьму Поля Каппоретти к себе камердинером и секретарем. Он сказал, что вы его прогнали.

Людовик покраснел.

— Он сказал почему?

— Он рассказал очень печальную историю о том, что вы его невзлюбили. Я вас понимаю, мне он тоже не нравится, но, — тут де Морнак пожал своими широкими плечами, — он грамотный и очень ловкий. Именно такой камердинер мне и нужен.

— Я не желал бы жить с ним под одной крышей.

— Но почему?

— Ну, во-первых, он омерзителен, а во-вторых, он шпион короля.

— Что вы говорите! — воскликнул де Морнак. — И когда же вы это обнаружили?

— Сегодня, хотя мог бы догадаться об этом и раньше.

— Да, мне это тоже пришло в голову, когда вы привезли его с собой из Амбуаза.

— Я подозреваю, что Леона убили, чтобы Поль мог занять его место.

— Это вполне вероятно, — грустно заметил де Морнак. — А он знает о том, что раскрыт?

— Нет. Да это и не важно. Я не желаю его здесь видеть.

— Но, — медленно произнес де Морнак, — король непременно внедрит в наш дом еще одного своего человека. Так не лучше ли оставить этого. Мы хотя бы знаем, кто он такой?