Золотой дикобраз

— Пожалуй, нет. Если бы только он ее увидел… — Оливер сказал это и сам удивился своей безрассудной смелости. Затем он, запинаясь, добавил: — Вы считаете, сир, она способна к замужеству?

Король хохотнул:

— Доктор сказал мне, что иметь ее можно, но плодоносить она не будет.

Будучи произнесенными даже в этой комнате, где вынашивались самые коварные и жестокие планы, столь грубые слова покоробили Оливера. Он быстро взглянул на короля. Перед его глазами возникла Жанна, такая, какой он видел ее несколько месяцев назад, когда вместе с королем приезжал в замок Линьер. Жанна жила там почти с самого рождения. Растила и воспитывала ее мадам де Линьер, ее молочная мать.

Король неожиданно вздохнул.

— Я знаю, ты сейчас думаешь о той поездке в Линьер, когда она вышла встретить нас, — он осекся и продолжил хриплым голосом: — Я, кажется, сказал — вышла? Она с трудом приволокла себя…

Оливер прикрыл глаза и увидел ее. Всю перекошенную, горбатую, левое плечо выше правого, как она неуклюже ковыляла к ним навстречу, некрасивое детское лицо ее было искажено гримасой боли. Боль эта была вызвана сознанием, сколь уродлива она. Он вспомнил тяжелое дыхание короля, когда тот в ужасе прошептал:

— Боже! И это мое… мое дитя!

Король тоже сейчас думал об этом, пытаясь отогнать прочь страшные воспоминания. Он приказал себе не думать, у него нет времени на подобные мысли. Он сейчас должен, с Божьей помощью, трудиться на благо Франции. Господь послал ему троих детей. Все они должны быть использованы на пользу Франции. И он должен использовать их с умом, каждого по-своему.

Оливер, продолжая думать о Жанне, с сожалением произнес:

— Сир, — он поколебался с секунду, стоит ли говорить, — но принцесса Жанна в детстве перенесла тяжелую болезнь. Это сделало ее слабой на всю жизнь. Видно, на то была Божья воля…

— Перестань врать, — резко оборвал его король, — и не болела она вовсе, а была такой с рождения. Возможно, это Господь наказал меня за то, что я питал отвращение к ее матери. Но с другой стороны, я по-прежнему продолжал ее ненавидеть, а Анна родилась здоровой. И Карл, мой сын, — он что-то среднее между ними, не плох и не хорош, — он поморщился. — Ладно, факт остается фактом: Жанна — калека. Но это все равно не изменит мои планы. Я считаю, что перекошенные королевские кости и те годятся (и даже слишком хороши) для Людовика Орлеанского.

Оливер застонал про себя. Оливер, который, будучи посвященным в самые ужасные планы короля, кажется, должен был бы уже научиться ничему не удивляться, однако он не мог вынести мысли, что несчастная маленькая калека Жанна будет подвергнута такому унижению.

— Но, сир, — попробовал возражать он, — если даже Орлеанец согласится взять ее (в чем я сомневаюсь), вам-то какой от этого прок? Я, конечно, понимаю, — поспешно добавил он, — что, если у Людовика не будет детей, Орлеан перейдет во владение короны…

— А он их с Жанной иметь и не будет, в этом я уверен.

— Но все равно ждать еще так долго. Стоит ли затевать все это?

Король поднялся с кресла и отпихнул его в сторону. Он по-прежнему был в хорошем настроении и предвкушал изумление Оливера, когда раскроет ему хитроумный замысел.

— Ты не видишь во всем этом проку? — спросил он. — Конечно, не видишь. Ведь ты всего лишь брадобрей! Я вспоминаю, как хорошо, нежно ты намыливал мое лицо. Помоги же мне убрать щетину с моего коварного плана, чтобы ни один волосок не торчал. Если ты еще не понял сути, пеняй на себя, — король тихо рассмеялся. — Вот, например, ты не можешь одновременно побрить двух людей, не правда ли? А я могу. И это умение дает мне право присвоить себе титул Король-Брадобрей!

Он слегка посерьезнел и приготовился к объяснениям:

— Ты помнишь тот день в июне, когда в Блуа крестили этого бастарда?

Оливер кивнул. Даже его коленки помнили этот день.

— Ты помнишь, как я обещал отдать ему в жены свою дочь? Раз у меня нет сына, так пусть хоть дочь моя станет королевой Франции? Так вот, теперь у меня есть сын, и королем будет он… когда я умру, а это не за горами…

Оливер перекрестился и поспешил заверить:

— Вам еще жить и жить. Много лет.

— Прибереги свою пену, Оливер, для тех, кто не способен сквозь нее ничего разглядеть. Когда я умру, будет назначен регент, до тех пор, пока Карл не достигнет совершеннолетия. И вот я спрашиваю тебя, мой жирный брадобрей, кто будет этим регентом по закону и согласно обычаям?

— Королева-мать и предполагаемый наследник, — мрачно ответил Оливер. Этот беспардонный допрос унижал его.

— Да, ты прав. Значит, моя милая супруга Шарлотта и…?

— Людовик Орлеанский, — быстро ответил Оливер, в глазах его появился живой интерес.

— Да, регентом будет Людовик Орлеанский. Шарлотта не в счет, она полный ноль. Ну, а если Людовик будет женат на моей дочери, представляешь, какое это будет могучее регентство? Сам Людовик, да еще популярность Орлеана, да еще характер Анны, причем оба они королевской крови. Они спихнут моего сына с трона с такой же легкостью, с какой нянька сейчас берет из его ручек погремушку. Допустить такое сильное регентство было бы с моей стороны просто преступлением.