Золотой дикобраз

— Не стоит раньше времени волноваться. Все это еще в далеком будущем. Чтобы тем или иным способом увильнуть от этой неприятной обязанности, у Людовика в запасе есть еще три года. А за это время, милая моя, многое может случиться. Не надо так изводить себя. Например, может умереть король, или вдруг умрет дофин. Катастрофа, которая случится через три года, — это еще не катастрофа. Совсем не катастрофа.

Де Морнак рассмеялся в темноте, и Мария тоже невольно улыбнулась, так ей вдруг стало хорошо. А как он назвал ее — «милая моя», как будто между ними давно уже все ясно, и как волшебно звучат эти слова, когда он произносит их своим ровным, глубоким гасконским выговором.

Как хорошо быть не одной, хорошо, когда с тобой рядом надежный, преданный мужчина. Слишком долго она была одна, слишком… и мало, кто знает, что во всей Франции не сыскать женщины, так трудно переносящей одиночество, как она. Мария была благодарна де Морнаку за тот относительный мир, что он принес в ее исстрадавшуюся душу, и она не сопротивлялась — хотя у нее перехватило дыхание — когда он прилег рядом и крепко ее обнял. Она уже была готова его оттолкнуть — так, по крайней мере, ей казалось — но он не делал никаких попыток овладеть ею. Он только прижал ее к себе и тихо продолжил:

— Король совсем не глуп. Он никогда не будет хватать то, чего не сможет прожевать. Это надо понимать. Сейчас ничего сделать нельзя — бумаги вы подписали. Но позднее всегда можно заявить, что вас вынудили к этому угрозами…

— Что есть сущая правда!

— Да. Помощи от Бурбонов нам ждать не приходится, но позднее, возможно, появятся герцоги, которые разделят с нами это оскорбление. Не остается ничего, как ждать, и ваша самая тяжелая миссия — объяснить все это Людовику. Он, разумеется, захочет сражаться против всего мира.

Де Морнак засмеялся снова. Она могла почувствовать этот смех по его рукам под ее головой. В отчаянии Марии было, по крайней мере, одно преимущество — разум ее как будто умер и не изводил ее сейчас, пока она лежала в его объятиях.

А де Морнак продолжал говорить. Под звучание его ровного голоса она погрузилась в глубокий сон. И до нее доходили только обрывки его фраз:

— Мария-Луиза забудет… можно отправить в Англию… когда-нибудь будет рада… Людовик отважно ринется… но три года… многое может измениться за эти три года…

Долго ли она проспала, Мария не знала. Когда она проснулась в темноте, первым ее импульсом было проверить, здесь ли он. Облегченно расслабилась она на подушке — де Морнак был здесь и тоже спал. Он по-прежнему обнимал ее, прижавшись лицом вплотную к ее лицу, во мраке спальни она смутно различала его черты. Мария чувствовала его ровное дыхание и теплоту тела, которое слегка двигалось в такт дыханию. Ей стало так спокойно, как никогда прежде не было, и Мария вдруг осознала простую и непреложную истину — ей нужен он, она не может без него. Этот покой, охвативший ее, был не менее осязаем, чем его руки. Просто покой — это хорошо, но ей хотелось большего. Тела их соприкасались, и она сделала легкое движение, надеясь этим его разбудить. Обняв за шею, она прильнула к его губам, и желание разбудило его. Де Морнак нежно прошептал ее имя прямо в полуоткрытый рот Марии…

* * *

Спокойствие, переданное ей де Морнаком, помогло и во время бурной сцены объяснения с Людовиком. Как и предсказывал де Морнак, он был готов сражаться один против всего мира. Анна обещана ему. Она собиралась выйти за него замуж. У них были планы на будущее. Ему ее обещали, и он требует, чтобы обещание это было выполнено. То, что ему предлагают взамен, смехотворно и оскорбительно! Это нужно сообщить королю, и немедленно. Если король, чтобы выполнить свою волю, пошлет в Блуа войска, то пусть посылает. Их здесь встретят. Если Людовик при этом погибнет, а Блуа сравняют в землей, то в этом тоже нет ничего страшного. Это все равно лучше, чем смиренно принять омерзительную Жанну.

Мария смотрела на сына, слушала его и понимала: мальчик он еще, совсем мальчик. Да что значит вся эта его решимость! Никто ее в расчет не примет. Когда Людовик услышал, что мать уже подписала все бумаги, он остолбенело уставился на нее.

— Ты позволила королю сделать это со мной? Без всякого сопротивления? — его голос срывался на крик. Он не мог поверить, что это сделала его обожаемая матушка.

— Людовик, у меня не было иного выхода! — Мария была готова заплакать. Она не осуждала его гнев, но было больно видеть, как он ее сейчас ненавидит. — Ну отказалась бы я, а что дальше? Нас бы немедленно разъединили. Тебя отправили бы в тюрьму, а Орлеанские земли конфисковали в пользу короны.

Людовик горячо прервал ее:

— Лучше бы мне быть в тюрьме. Я скорее умру, чем женюсь на этой горбатой!

Она поспешно повторила слова де Морнака:

— Но у нас в запасе еще три года. Может быть, удастся выкрутиться. За это время вполне могут умереть король, дофин или оба вместе. Мы все можем умереть за это время! Катастрофа, которая случится через три года, — это еще не катастрофа.