Золотой дождь

«Уважаемая миссис Блейк!

В семи предыдущих случаях компания отказала Вам в Вашей письменной просьбе. Сейчас мы отказываем Вам в восьмой раз, и в последний. Вы, должно быть, дура, дура и дура!»

И подписано:

«Старший инспектор по рассмотрению исковых заявлений».

Я, не веря глазам своим, тру красующуюся вверху страницы словно выгравированную марку фирмы. Прошлой осенью я посещал курс, посвященный законам страхования, и помню свое потрясение, когда пришлось сталкиваться с грубым и недобросовестным поведением некоторых компаний, которые на поверку обманывали доверие своих клиентов или злоупотребляли им. Наш преподаватель был приглашенным лектором, коммунистом, который ненавидел все страховые компании, все корпорации и, в сущности, просто испытывал наслаждение, когда изучал случаи незаконных отказов на законные требования застрахованных. Он твердо верил, что в стране можно насчитать десятки тысяч случаев обмана доверия и мошенничества при рассмотрении исков пострадавших и что по ним никогда не восстанавливается справедливость. Он написал несколько книг о мошеннических судебных процессах по рассмотрению исков и даже приводил статистические данные в доказательство того, что большинство людей принимают отказ как должное и смиряются с ним, не пытаясь серьезно вникнуть в причины отказа.

Я перечитываю письмо, все время нащупывая пальцем затейливую марку «Дара жизни».

— И вы всегда вовремя вносили взносы? — спрашиваю я Дот.

— Да, сэр. Ни единого раза не пропустили.

— Мне нужно посмотреть медицинскую карту Донни.

— У меня эти документы почти все остались дома. У него последнее время врач бывал не часто. Мы не в состоянии платить за визиты.

— А вы можете сказать точную дату, когда ему диагностировали лейкемию?

— Числа не припомню, но это было в августе прошлого года. Он находился в больнице для первого курса переливания крови. А потом эти мошенники сообщили, что больше не станут оплачивать лечение, так что из больницы нас выставили. Сказали, что не могут бесплатно сделать пересадку, что это чертовски дорого стоит. И я их не могу за это осуждать.

Бадди внимательно рассматривает следующего клиента Букера, вернее, клиентку, хрупкую маленькую женщину, тоже с папкой документов. Дот теребит в пальцах пачку «Салема» и наконец вставляет между губами ещё одну сигарету.

Если Донни действительно болен лейкемией и болен только последние восемь месяцев, тогда, значит, никакой речи о существовании болезни до оформления страхового полиса не может быть. И нет никакого исключения для лейкемии, а это значит, что «Дар жизни» должен платить. Правильно? Это же так разумно, так абсолютно ясно. А поскольку закон очень редко ясен и нечасто разумен, то у меня появляется ощущение какой-то ошибки, я уверен, что в основе всех этих отказов содержится нечто роковое для моих столь ясных умозаключений.

— Я просто не понимаю этого, — говорю я, глядя на письмо с трехкратной «дурой».

Дот изрыгает густое голубое табачное облако в лицо мужу, и дым окутывает его голову. Глаза у него сейчас как будто сухие, но я не до конца уверен в этом. Она облизывает липкие губы и произносит:

— Но это же так просто, Руди. Это просто шайка мошенников. Они решили, что мы простаки, невежественная рвань, что у нас нет денег, чтобы схватиться с ними. Я тридцать лет работала на джинсовой фабрике, там я вступила в профсоюз, и мы боролись с нашей компанией каждый день, без передышки. И здесь происходит то же самое. Большая корпорация давит маленьких людей.

Кстати, мой папаша не только ненавидел юристов. Он часто изрыгал хулу и ехидничал по поводу рабочих профсоюзов. И естественно, я вырос горячим защитником рабочих масс.

— Просто не верится, что можно послать такое письмо, — говорю я ей.

— Какое?

— Да это, от мистера Крокита, в котором он пишет, что вы «дура, дура и дура».

— Сукин он сын! Хотела бы я, чтобы он притащил свою задницу сюда и попробовал бы здесь обозвать меня дурой. Ублюдок янки.

Бадди отгоняет от лица дым и что-то бурчит. Я смотрю на него в надежде, что и он выскажется, но он упускает возможность. И я впервые замечаю, что слева голова у него более плоская, чем справа, и снова молниеносно представляю, как он голышом, на цыпочках, проходит через металлодетектор. Я складываю письмо с «дурой» и помещаю его сверху пачки.

— Мне потребуется несколько часов, чтобы все это как следует просмотреть.

— Да, но вам надо торопиться. Донни Рей долго не протянет. В нем теперь сто десять фунтов, а раньше весил сто шестьдесят. Он иногда так плохо чувствует себя, что едва держится на ногах. Хотелось бы мне, чтобы вы его увидели.

Желания видеть Донни Рея у меня нет.