Золотой фонд детектива. Том 5

Другое дело — писатель, подумал я. Его нельзя уволить. Его рукопись можно отклонить, он может оказаться несостоятельным, может голодать и быть вынужденным поддерживать существование физическим (то есть не писательским) трудом, его могут не замечать критики и ругать публика — и все же он писатель, писатель-неудачник, голодающий писатель, но писатель. И никакой редактор не может изменить этого факта. Погруженный в размышления, я не заметил присутствия Роузэнн Бронстайн, пока она не села на место Терезы и не воскликнула:

— Привет, малыш!

Что я могу сказать о своей приятельнице Роузэнн? Не то чтобы она была уродлива и ли нелепа, но все, словно сговорившись, когда вспоминают о ней, употребляют эпитет «непривлекательная». Она низенькая, шарообразная, с широким лицом и зычным голосом. Весь ее вид какой-то бесполый, как будто она возникла в те времена, когда еще не были изобретены и дифференцированы два пола. И тем не менее под этой внешностью скрывалась женщина.

— Чем могу быть полезен, Роузэнн? — спросил я бесстрастно.

Я встретила в холле Терезу Вэлиэр, и она сказала, что ты здесь, что ты идешь на прием и будешь говорить с Джайлсом Дивором.

— Если я его увижу. Не собираюсь искать его.

— Надеюсь, что увидишь. Я знаю, ты можешь повлиять на него.

— Вовсе нет.

— Ну-ну, полно. Послушай, уговори его зайти в мою лавку, чтобы надписать автографы на его новой книге.

— Почему я? Попроси его сама.

Тень смущения промелькнула на ее лице:

— Не могу, малыш. — И добавила тихо и сдержанно: — Ты ведь знаешь, я сделала его, Дэрайес. Его книга в твердом переплете не раскупалась и не разошлась бы и в бумажной обложке, если бы я не протолкнула ее.

Все мы сделали его, подумал я саркастически. Я сделал его. Вэлиэры и «Призм Пресс» сделали его. Роузэнн Бронстайн сделала его. Тем не менее теперь он стоял на своих ногах и мог плевать на нас всех. И, однако, была доля правды в том, что сказала Роузэнн. Есть публика, которая читает только модные книги. Для этого не обязательно, чтобы они были хорошими или читабельными, хотя, конечно, они могут обладать обеими достоинствами. Для того, чтобы книга стала модной, она должна попасть в список бестселлеров. Этого можно добиться путем напористой рекламной компании.

Находящаяся в «стратегическом пункте» книжная лавка могла это сделать. Она могла пробить книгу. А это значило — Роузэнн Бронстайн. Она владелица и мощная сила, создавшая «Иволгу» — книжную лавку в самом центре города. Нет сомнений, что ее идея пригласить Джайлса в «Иволгу» для надписывания автографов на экземплярах «Пересечения» в декабре 1973 года имела колоссальный успех — я видел это своими глазами. Джайлс ставил свой автограф на одной книге за другой, и вереница желающих получить его была нескончаема. Именно тогда он впервые стал писать трехгранными шариковыми ручками одноразового пользования с его монограммой, которые он специально заказывал. Мог ли он предвидеть, что они сыграют фатальную роль.

Памятуя о том, как Джайлс давал автографы в ее лавке, я сказал:

— Я знаю, что ты пробила его книгу, Роузэнн. Жаль, что ты не пробиваешь так же усиленно мою. Насколько я понимаю, Джайлс неблагодарен?

— Мы были друзьями, — сказала она. — Я сделала это ради дружбы. Мы были очень хорошими друзьями.

Она замолчала, как будто вспоминая, как это было хорошо, и у меня возникло неприятное чувство, что под «очень хорошими друзьями» она подразумевает, что они были любовниками. Передо мной мелькнуло гротесковое видение: Джайлс продает свое тело в обмен на то, что Роузэнн продает его книгу.

Она взяла меня за руку:

— Знаешь, сейчас трудные времена, и моя «Иволга» одряхлела. Мне надо переоборудовать лавку или перевести ее в другое место, чтобы она продержалась пока я жива… Я помогла Джайлсу, когда он нуждался в этом. Он может помочь мне сейчас.

— Так попроси его.

— Ты попроси. Мне не удается даже поговорить с ним уже более года.

— Я сделаю, что смогу.

И я поднялся на эскалаторе на третий этаж, в зал, где должен был состояться прием, и тем самым упустил шанс ускользнуть.

9. Айзек Азимов. 18.35

Купив билет за столиком у входа в зал, я прошел в бар, посмотрел, нет ли там Джайлса Дивора, и, не найдя его, прошел в комнату, где у каждой стены стоял большой стол с закусками. Я подошел к ближайшему, подумав: «Бесплатный обед, неплохо», — и наложил себе на тарелку разной снеди. Найдя свободный столик, я уселся, облегченно вздохнув. Если бы мне дали спокойно поесть, я мог бы еще забыть о безжалостно унизительных для меня событиях этого дня. Есть люди, которые топят свои горести в вине. Я же могу рассеять печаль, поев сухой колбаски.

Но не тут-то было. В то воскресенье ничто не ладилось. Не успел я прожевать первый кусок, как жизнерадостный голос проговорил за моей спиной:

— О, старина Дерзай-Не-Раз! Не возражаете, если я к вам подсяду?

Услышав эти слова, я не глядя узнал Айзека Азимова. Он единственный из моих знакомых, обладающий столь извращенным чувством юмора, что считает смешным подобное переиначивание моего имени. По его мнению, игра слов — это верх мудрости.