Золотой гобелен

Элайя и Севанель потихоньку взрослели, и однажды сестра встретила человека, в которого влюбилась.

Лан замолчал надолго. Похоже он не собрался продолжать.

— А что было дальше? Что же ты остановился на самом интересном месте? — раздался в тишине голос Окки.

Его показное веселье резануло слух: на последних фразах у Лана заметно срывался голос. И зря я обижался, что он мне ничего не рассказывает: он потерял отца, а потом любимую сестру. Как бы трудно ему ни было об этом говорить, сейчас он почему-то решился. Может это присутствие Окки на него так действует. Улыбающийся великан тоже носит в душе какую-то темную тайну — ту, что гонит его вглубь этого странного острова.

— Потом доскажу, спать пора, — тихо ответил Лан.

Но сон, похоже, прошел у всех. Сами того не желая, мы вытащили на свет (или во тьму: луны спрятались за деревьями и стало совершенно темно) все наши самые затаенные мысли.

Ворочался на траве Лан, насвистывал что-то мелодичное Окки. Я перевернулся на спину и стал смотреть в темное небо. Мои проблемы открылись мне в совсем новом свете. Да, я не могу увидеть никого из близких, но я знаю, что они живы и здоровы. Правда судьба впутала меня зачем-то в историю Лана, а теперь еще и Окки, который так завуалированно рассказал свою сказку, что я не понял, было ли это как-то связано с его жизнью, или это просто древняя легенда.

Глава 9. СУМЕРКИ, АНГЕЛ И НЕМНОГО ИСТОРИИ

Судя по всклокоченному виду Окки, он совсем не спал. Когда я открыл глаза, он стоял рядом с каменной аркой, потягивался и с хрустом разминал спину. Из расщелины, отрезавшей нас от берега, поднимался туман. Птицы уже спели свою приветственную песню и разлетелись.

Лана видно не было. Я поинтересовался, где он. Прибрежный бог неопределенно махнул рукой в сторону деревьев и сказал, что Лан ушел умываться. Чистюля.

После вчерашних откровений Окки был редкостно молчаливым. Вернувшийся Лан опустился на колени начал раскладывать на листья собранные ягоды. Я заметил странный блеск у него в волосах, словно лунный свет зацепился за них прошлой ночью, да так и остался тонкими белыми нитями.

— Лан, — осторожно спросил я, вглядываясь в лицо друга, но не заметил больше ничего необычного, — как ты себя чувствуешь?

— А что? — он замер с ягодами в руке, не успев донести их до рта.

— Ты кажется седеть начал.

Тут я вспомнил, как он волновался, рассказывая свою историю вчера ночью. Неужели так переживает, что в его черных, как антрацит, волосах появились седые пряди.

Лан покрутил головой, выловил белый волос и внимательно его рассматривал. Окки тоже подошел поближе. Мне же эта седая нитка что-то напомнила, но я не мог понять, что. Если только волосы Ириэль…

— Все в порядке, — огласил Лан результат исследования и положил в рот пригоршню ягод.

Губы тут же окрасились в багровый цвет, придавая его лицу хищное выражение. Опять ничего не объяснил. Ох, уж эта его привычка воспринимать все как само собой разумеющееся. Или делать вид, что воспринимает. Окки приподнял бровь, но сделал вид, что его это не касается. Я что, один блин переживаю?

Перекусив в полном молчании и напившись собранной волшебством Окки водой, мы продолжили путь. Лес тоже притих. Птицы не голосили, ветра не было и шелест травы у нас под ногами был единственным звуком. Прислушавшись, я понял, что шелестю только я. Лан и Окки шли совершенно беззвучно.

Вокруг становилось темнее, хотя время должно было приближаться к полудню. Ощущение сумерек создавал появившийся туман. Деревья стояли почти вплотную друг к другу, их стволы изгибались странными дугами. И без того начавшую петлять дорогу не было видно дальше нескольких десятков метров.

Когда я уже потерял сцепление с реальностью от блуждания в этих призрачных джунглях, сверху начал пробиваться свет. Но не потому, что деревья стали ниже или реже, а потому, что большая часть ветвей на них была сухой и деревья стояли почти без листвы.

Воздух стал сырым, словно мы приближались к болоту. Шедший первым Окки повел плечами. Деревья расступились, и тропинка вывела нас на небольшую поляну, освещенную рассеянным светом, пронизывающим обрывки тумана.

Перед нами стоял ангел. Он приложил руку к груди и опустил в раздумье голову. Его большие крылья были расправлены за спиной. Вот решит сейчас, куда ему — продолжить путь или вернуться — и полетит.

Мне с перепугу показалось, что он живой — я здесь уже ко всему привык. Но потом понял, что это всего лишь каменная скульптура. «Как на надгробии», — пронеслось под зашевелившимися от мурашек волосами.

Мы замерли перед пугающим изваянием.

— Первый страж, — сообщил вышедший вперед Лан.

— Почему первый? — шепотом спросил я. Судя по виду Окки, он собирался сделать тоже самое, но я его опередил.

— Это первый правитель айнов с острова Ики. Он создал этот остров, а после смерти, как настоящий наабат, стал духом.

— Хранителем этого леса, — тут же понимающе кивнул Окки.

— Хранителем Хар-Баргаллы, Черного Города — древней столицы айнов.

— А почему черного? — шепотом задал резонный вопрос Окки, теперь опередивший меня.