Золотой грех

Когда Борисову позвонил майор Коваль, то он заподозрил в голосе местного сыщика некое торжество. Что-то Вячеслав Андреевич нарыл, решил Борисов, направляясь к зданию гостиницы. Даже факт того, что Коваль сразу предложил приехать в гостиницу к Борисову, говорил о многом.

Они встретились у самого номера, когда Борисов, поигрывая ключами, шел по коридору. Коваль быстрым шагом взбежал за ним следом по лестнице, размахивая толстой папкой. Обменявшись взглядами, они друг за другом без лишних церемоний вошли в номер. И только здесь майор с усмешкой протянул московскому гостю папку.

– Меня за такие вещи по головке не погладят, так что уж не подведите.

– Что здесь?

– Здесь ксерокопии материалов одного уголовного дела. Я мог бы вас пригласить к себе в кабинет, и там бы вы читали все это сколько угодно. Но раз вы сами такую секретность установили, то довольствуйтесь тем, что я по своему разумению вам скопировал. Уговор – завтра все мне вернуть. За вами, конечно, сильные люди стоят в Москве, но рисковать погонами мне не хочется. Лучше уж я сам все уничтожу.

– А в другом виде этого нет? – почесал нос Борисов.

– А в другом виде тогда еще ничего не было. Только бумага. Это дело двадцатипятилетней давности.

– Та-ак, – догадался Борисов, – дела юности Давыдова.

– Почитайте, почитайте. Лучше один раз увидеть, чем мое мнение выслушивать, правда?

– Хорошо, Вячеслав Андреевич. – Борисов протянул руку майору. – Когда вернуть вам все это?

– В половине восьмого утра я к вам заеду и сам заберу. Устроит?

– Вполне.

Борисов проводил майора до двери, запер ее на ключ и уселся в кресле. Хотелось есть, пить, хотелось принять душ, но нетерпение одолевало. Вот хитрый Коваль! Заинтриговал, как девушку.

В папке оказались листы бумаги, многие из которых были темными, почти черными по краям. Копировали прямо из «Дела», не раскрепляя листов. Отсюда и чернота на перегибах бумаги, когда папку совали прямо под крышку ксерокса. Часть листов была скреплена степлером. Наверное, листы были из отдельных томов дела. И он погрузился в чтение.

1988 год. Что он помнил о тех годах, и 88-м в частности? Сколько ему тогда было, десять? Он был тогда шокирован недавно вышедшим фильмом Сергея Соловьева «Асса». Странный, непонятный и какой-то обнаженный фильм. Но запомнились песни Виктора Цоя, особенно «Мы ждем перемен». Ну да – это как раз перестройка, а Цоя с его песнями называли как раз певцом перестройки. Точнее, певцом того, чего от перестройки ждали.

А еще Борисов помнил, но это из истории в училище, про XIX Всесоюзную партийную конференцию КПСС. Важнейшими результатами ее были, кажется, решение по инициативе Горбачева о реформе политической системы и… еще что-то. Теперь исторические моменты чуждых Геннадию времен постепенно выветривались из головы.

Хотя нет, запомнилось еще кое-что. Например, меры, призванные сохранить роль КПСС в стране. Это было странно: старт предпринимательства и коммунистическая партия. А еще в 1988 году было полностью прекращено глушение зарубежных радиостанций в СССР. А вот что Борисов хорошо помнил, так это изменения в литературном мире. Ведь в горбачевские времена начали публиковать ранее не печатавшиеся и запрещенные книги. Тогда появились «Дети Арбата», «Жизнь и судьба», «Доктор Живаго».

А еще тогда громыхали процессы над казнокрадами и коррупционерами. И вовсю по стране маршировало горбачевское слово «перестройка», а за границей молодежь носила футболки с этим словом на груди и спине, а еще с надписью: «Я люблю Горбачева».

И вот знакомая фамилия – Давыдов. Да, Борис Михайлович Давыдов и некий Владимир Николаевич Ложкин. Давыдов – первый секретарь Читинского горкома ВЛКСМ и Ложкин – молодой инженер, новатор и рационализатор. Открытие первого в Чите Центра научно-технического творчества молодежи, которым руководил как раз Ложкин. А отвечал в горкоме за открытие этих центров как раз Давыдов.

Дальше шло описание деятельности Центра. Ясно, что от научно-технического творчества он быстро отошел, занявшись различными формами коммерческой деятельности. В основном это была банальная перепродажа сырья, закупленного по госцене. А что, вовремя ребята сориентировались, ведь Центры НТТМ пользовались тогда огромными, баснословными льготами. Они не платили налогов! Никаких! Вот это были времена! Правда, они все-таки отчисляли 3 % от своего дохода в общесоюзный фонд НТТМ. Очень похоже на «крышу» в более позднее коммерческое время. А, и 27 % в местный фонд, которым распоряжался координационный совет НТТМ. И возглавлял его спустя полгода уже кто? Владимир Николаевич Ложкин!

Теперь стало понятно, что же инкриминировали Ложкину и Давыдову. Оказывается, когда Центры НТТМ получили право обналичивать деньги, это стало чуть ли не основным их бизнесом. Вот она, колыбель российской «бизнес-элиты», вот откуда этот бешеный рывок инфляции. И Давыдов с Ложкиным через подставные организации, кооперативы и липовые договора обналичили порядка 150 миллионов рублей. И это при том, что новый «жигуль» в автомагазине стоил 9800 рублей, а средняя зарплата по стране была около 200 рублей. Ясно, что они не все положили в карман, что делились, не считаясь и не стесняясь. Но все равно в их карманах осталось много. Очень много. Так вот откуда пошел бизнес Давыдова?

Но как им удалось отвертеться? А отвертеться удалось… только Давыдову. Борисов в который уже раз возвращался и вчитывался в показания и свидетельства, в сведения, предоставленные экспертами и консультантами. И получалось, что Давыдов был честным комсомольцем, борцом за развитие научно-технической мысли в молодежной среде и достойной оплаты этой мысли. А вот Ложкин вор! Значит, Давыдов – идейный вдохновитель, а исполняющее его идеи лицо проворовалось.

Терпение лопнуло, Борисов решительно перевернул оставшиеся страницы и нашел лист с заголовком «приговор». Он не стал перечитывать преамбулу, а сразу нашел место после слова «приговорить». Ложкина Владимира Николаевича приговорить к лишению свободы сроком на двадцать лет с отбыванием… Двадцать лет! Хотя по тем временам это были суммы, подпадающие под «особо крупные размеры». Ну-ка, ну-ка, а Давыдов? На основании свидетельских показаний… где-то тут, а вот – Давыдова Бориса Михайловича. Свидетельских показаний!

Борисов почесал нос и посмотрел на календарь. 1988 год плюс двадцать лет. Получается, что Ложкин, если не подох в колонии, вышел на свободу в 2008 году. И вполне ему могло хватить времени на организацию и подготовку мести своему бывшему коммерческому партнеру. А если еще не все удалось конфисковать, если он умно распорядился и не оставил деньги в бумажках, то у него и средства могли найтись на все это. И тогда Давыдов не просто в опасности. Он сам и вся его семья в смертельной опасности, потому что, отсидев двадцать лет, Ложкин мог просто осатанеть от жажды мести. Он мог, только ею питаясь, и выжить там в эти страшные для него годы. У-у, ребята, а дела-то наши плохи!

Борисов набрал номер Шаповалова и только потом посмотрел на часы. Он невольно поморщился, но решил, что дело того стоит.

– Але, Сергей, не спишь?

– Что у тебя? Что-то срочное? – спокойно ответил голос Шаповалова.

– Помощь нужна, Серега. Ты не мог бы попросить нашего шефа поднять дела на осужденного в 1988 году Владимира Николаевича Ложкина в Чите. Очень интересно, выжил ли он в колонии, где сидел, вышел ли, как и положено ему было в 2008 году?

– Что, нарыл версию с вендеттой? [3]

– Думаю, что ты бы тоже пришиб кого угодно, отсидев единолично за общие делишки двадцатку. Лучшие годы молодого парня.

– Та-ак! Это уже серьезно, Геша.