Золотой грех

— Вы мне ее уже усложнили, заставляя кидаться под машину с вашей адской машинкой!

— Ай, бросьте, я вам о другом говорю. Вы себе представьте, что к вам на стол залезла кошка.

— Низко полетит, — пообещал Шаповалов. — Наверное, к непогоде.

— Эта кошка может на столе стоять, сидеть и лежать, — проигнорировал его замечание ученый. — Давайте допустим, что с грехом пополам понятия «стоять» и «лежать» хоть как-то можно соотнести с определениями «вертикальный» и «горизонтальный». Но в примере с кошкой мы получаем новое понятие — сидеть. Наша с вами кошка сидит, извините, на попе. Это некое промежуточное состояние между стоянием и лежанием. А теперь — о чудо русского языка! — на стол села птичка. Заметьте себе, что она сидит, стоя на ногах, а не на попе. А это ее положение должно называться «стоит». Но птицы в вашем языке стоять не могут по определению, они всегда и везде сидят. Если вы сейчас скажете мне про стоящую курицу, то я вам напомню вашу же поговорку, что курица — не птица и что-то там еще. А если убить птичку и сделать чучело, оно будет уже не сидеть на столе, а опять стоять.

— Живое сидит, неживое стоит! — подсказал Шаповалов, отхлебывая кофе, который ученый все же налил в чашки.

— Я вам отвечу, — уверенно заявил Андрей Борисович, усаживаясь со своей чашкой напротив. — Значит, вы предполагаете, что сидеть — свойство только живого тела? Допустим. Например, сапог. Он же стоит, не правда ли? Но наденьте его на ногу, и он сразу станет «сидеть». Как и пиджак, и платье, и шляпа на голове. И заметьте, что ни у сапога, ни у шляпы нет попы, и они не живые, но они сидят.

— Есть один закон, — допив кофе и поставив чашку на стол, уверенно заявил Шаповалов.

— Какой? — с интересом спросил ученый.

— Мяч! Или, если хотите в физическом смысле — шар. Он круглый, он во все стороны одинаков, что в вертикальном направлении, что в горизонтальном. Его хоть в углу оставь, хоть в тарелку положи, хоть в сковороду. Хоть на противне в духовку. Он все равно будет лежать.

— И что вы хотите этим сказать?

— Что пора перейти к инструктажу. Я понимаю, что вам тут весело, что у вас есть время забавляться парадоксами русского языка. А мне, между прочим, по вашему же предложению, под машину прыгать.

Шаповалов, наводя справки о ближайшем окружении Бориса Михайловича Давыдова, очень заинтересовался личностью его водителя. Жорик, как все звали Георгия Липатова, работал у Давыдова много лет водителем-охранником. И водителем Жорик был классным, и подготовку имел за плечами, помимо курсов охранников, еще и спецназовскую. Но только никто и никогда на его шефа не покушался, и вся его работа телохранителем была не более чем поза, понты перед окружающими. Просто обязан человек такого ранга, как Давыдов, иметь телохранителя.

И Шаповалов даже был в некоторой степени удивлен, что Давыдов улетел в Читу один. А ведь Жорка был тоже родом из Читы, и Давыдов всегда, уезжая в родной город на свое предприятие, брал Жорку с собой. Жорка и в Чите исполнял свои водительские обязанности.

Однако это было даже к лучшему, что Липатов остался в Москве без своего шефа. Шаповалов больше суток наблюдал за Жоркой и прикидывал различные комбинации. И чем больше он наблюдал, тем больше не понимал. Во-первых, почему Давыдов не взял, как обычно, Липатова с собой в командировку. Во-вторых, водитель остался жить в квартире Давыдова. Этому должно было быть объяснение. Надо было как-то найти к водителю подходы, заставить его быть откровенным и словоохотливым. И вот Андрей Борисович со своими спецами разработали план и оборудование для его осуществления. Они, видите ли, проанализировали психотип Липатова.

Установленные в машине Давыдова микрофоны ничего не давали, потому что с момента отъезда депутата Липатов ею не пользовался. Он два раза выходил из квартиры и оба раза посещал супермаркет. В толпе Шаповалов дважды подходил к Липатову вплотную. В первый раз он воткнул миниатюрный микрофон ему сзади под воротник летней куртки, а второй раз успел встать за его спиной в очередь к кассе. В это раз Шаповалов, сделав вид, что уронил монету, наклонился и отработанным движением прилепил еще один чувствительный микрофон Липатову к каблуку с внутренней стороны.

Но и эти микрофоны почти ничего не давали. Липатов смотрел телевизор, перебрасывался несколькими фразами с приходящей горничной, несколько раз разговаривал по телефону с кем-то и все время лениво отнекивался от чего-то. Кажется, от предложения съездить на шашлычки или попить вечерком пивка. По тону Липатова было непонятно, почему он отказывается. То ли роль играет, то ли в самом деле ему неохота.