Золотой иероглиф

— Еще бы я путал! Начальник заставы, майор Кунцев мне ее подарил.

— Ты же говорил, что выменял ее у капитана китайского парохода! «Ветер с востока» номер семнадцать, если я не ошибаюсь.

Отец замолчал. Я почти физически чувствовал, как бьют по карману моих брюк пролетающие минуты — не так уж богато живут менеджеры, особенно недавно ограбленные…

— Папа, ты слышишь?

— Андрей, а почему ты вспомнил про нее? Что-то случилось?

— Пока нет… Но ее опознали, как японский, а не китайский талисман со словами молитвы или чего-то еще. Семнадцатый век, пап. Скажи точно, откуда она у тебя взялась?

Батя вздохнул — даже по телефону было слышно.

— Ты про своего деда, моего отца, много знаешь? — спросил он.

— Только то, что ты рассказывал, — произнес я. — А ты рассказывал всегда одно и то же: что практически не помнишь его.

— Тебе знакомо выражение «скелет в шкафу»?

— А то нет!

— Мне бы не хотелось, чтобы он вылез оттуда, сын. Я в свое время не собирался отдавать эту игрушку тебе, но ты почему-то еще со школьных времен требовал ее в подарок, вроде как чисто на память.

— Ну, да…

— Это дедова штука, Андрей. Я понятия не имею, откуда она у него, и что это такое, но знаю только, что он оставил ее мне как бы по наследству. Без комментариев.

— А при чем тут скелет, папа?

— У меня к тебе огромная просьба. Не копай тут. Я совсем не хочу, чтобы ты однажды узнал такое, отчего тебе может стать очень плохо.

— Слушай, ты меня заинтриговал! Хватит темнить, ну что за дела-то?

— Эта штука сейчас у тебя?

— Нет, задевалась куда-то.

— Надеюсь, ты не врешь… Но если вдруг наткнешься на нее, выбрось подальше или сожги. Денег она никаких не стоит, а неприятностей можешь нахлебаться.

— Но почему, пап? Что за мистика? Теперь я этого тем более так не оставлю.

— Я точно говорю: если ты вдруг все узнаешь, тебе будет очень тяжело жить…

Глава V

Несмотря на странное впечатление от разговора с отцом, я не оставил мысли насчет «копания». Но сразу этой трубкой заниматься не стал — после недельной ссоры нам даже ужин пришлось отложить… А когда Таня стала сладко посапывать, я понял, что не засну, пока не вскрою японский талисман — просто руки зудели.

Я тихонько встал, взял трубку, и направился на кухню. Вытащил свой инструментарий домашнего мастера, расстелил на кухонном столе газету и поставил рядом пепельницу.

Омамори был залит чем-то черным с обоих торцов. Возле одного имелось сквозное отверстие, и я решил, что вскрывать надо с противоположной стороны.

«Надеюсь, что я делаю правильно», — мелькнула мысль, когда я зажал амулет в тиски, не забыв вставить резиновые прокладки между их стальными губками.

Сняв слой лака, я убедился в том, что черное вещество — это что-то вроде смолы: твердой и немного при этом вязкой, словно битум… Потихоньку я начал выковыривать смоляную пробку.

Цилиндрик был явно выдолблен, чтобы использовать его как футляр — в этом я убедился сразу же, как только тонкая стамеска пробила слой смолы. Расчистив отверстие, увидел внутри нечто слоистое, желтовато-серое, как будто вкладыш, повторяющий геометрическую форму амулета. Я затаил дыхание. Это походило на бумажный свиток, скрученный в трубку.

«Самураи не были столь сентиментальными, как европейские рыцари, — вспомнил я слова Лены. — Они чаще хранили там письменные сведения о себе или еще каких-либо важных вещах. Но довольно редко. Если хочешь, проверь. Впрочем, мне кажется, ничего там нет».

«Ошибаешься, Кирюшина, — про себя произнес я. — Что-то тут все равно есть. И, похоже, как раз письменный документ… Вот только как его достать оттуда?»

Я начал извлекать вкладыш из трубки, но в пинцете оказывались лишь кусочки мелкой трухи, словно хлопья пепла… Если я буду вытаскивать его такими эфемерными клочками, то от моей работы толку окажется абсолютный нуль.

Оставалось одно — расколоть цилиндрик параллельно образующей. Я снова взялся за стамеску.

«Ты уверен, что делаешь правильно?» — задал я сам себе вопрос.

Внутренний голос молчал. Значит, правильно.

Минут через десять на трубке появились две аккуратные продольные трещины, и я, положив омамори на стол, приподнял одну половинку, как крышку. Правда, вторая смоляная пробка не давала разделить трубку надвое окончательно, но я и не стал ее разбирать, а просто вставил распорку между обеими половинками амулета.

Я прокрался в комнату и вытащил из Танькиной фонотеки два компакт-диска; сам я музыку терпеть не могу, особенно эстрадную, перенасытился ею еще в те времена, когда занимался нелегальной звукозаписью. Оказалось, что схватил любимые Танькины — Валерия Меладзе и Александра Серова… Ладно, с дисками-то ничего не случится, мне только футляры из оргстекла нужны…

Я вытащил наконец содержимое омамори и аккуратно положил свиток на поверхность одного из футляров.

Сделав перекур, я принялся разворачивать бумажную трубку. Истлевшая бумага поддавалась плохо; почти невесомые кусочки свитка так и норовили разлететься в разные стороны, и потому я даже дышал вбок. И так увлекся, что не услышал, как подошла Таня.