Золотой иероглиф

— Ты? Ты-то как раз и ничего особенного, — снова как-то непонятно заговорила Кирюшина. — А я из-за тебя чуть не сделала ужасную глупость… — Она резко замолчала. — Я очень виновата перед Татьяной. Я извинилась, конечно, за все мои дела… Она слишком хороша для тебя, вот что я могу сказать. Не знаю, зачем ты поехал в Японию, без друзей и не зная языка, поэтому, думаю, назад поедешь скоро, и как только вернешься, тоже попроси у нее прощения. Таня ни в чем не виновата.

Я покачал головой. Я ничего не понимал. Но только сейчас до меня дошло, что Лена заметно нагружена алкоголем.

— А я, наверное, постараюсь остаться там надолго, — вдруг отрешенно заговорила она. — Очень вовремя документы пришли, единственное, в чем мне повезло за последние дни… Замуж за японца выйду, за Хигаси, если он, по крайней мере, не врет мне в своих письмах… Андрей, ну зачем ты вскрыл омамори? Тем более, что он не должен был оказаться у тебя… А, ну да, я же тебе сама и посоветовала его вскрыть… Значит, сама и виновата.

— Кстати, если хочешь знать, именно потому я и еду сейчас в Саппоро… Потому что добрался до заключенного в талисмане секрета.

— Боже мой, если бы ты знал, что написал твой отец… И что потом рассказал мне мой… Ты знаешь, мне потом некоторое время просто жить не хотелось.

— А что же такое?

— Приедешь домой, узнаешь. Я все рассказала Тане. Она теперь все знает, в том числе и то, почему и как омамори оказался у тебя.

Я это знал тоже. И меня больше занимало другое.

— Ладно, Лен. Прости, если я был не прав.

— Да ладно… Можно подумать, мне легче от этого, что ли?

— Только скажи мне одно: как информация о том, что омамори находится у меня, могла дойти до японцев?

— Андрей, пойми меня правильно, я ведь тогда ничего не знала толком… И задала одному из японцев вопрос: кто такой Дзётиин Тамоцу?

— И что же тебе ответили?

— Ничего… Ладно, прости, если тебя чем-то расстроила. Но мне очень плохо сейчас, и от того, что я общаюсь с тобой, лучше не станет…

— Подожди, Лена, один вопрос только. У кого ты об этом спрашивала?

— А у этого… Представителя фирмы «Токида» из побратимской организации. У Сэйго Такэути.

Глава VII

Я возвращался в каюту с самыми серьезными намерениями — пришло время для разговора с «побратимом». Не могу сказать, что я поверил Ленке, которую еще недавно считал виновницей всех моих злоключений, но Такэути я теперь доверял меньше. Ведь если Кирюшина все же не врет, или врет в малой степени, то вполне вероятно, что Такэути просто мелко двурушничает, преследуя неведомые мне цели.

Подобная гипотеза отнюдь не объясняла всего, в частности, того, каким боком Сэйго мог оказаться причастным к вымогательству, раз он находился тогда в воздухе (а с нашими порядками на воздушном флоте надо очень хорошо постараться, чтобы сымитировать прилет из того места, где ты не был), плюс он в таком случае не мог тогда знать о количестве снятых мной копий. Крылась где-то определенная неувязочка.

Дверь в каюту была плотно закрыта, но не на замок: вообще на судах определенных типов во всем мире не разрешается запирать двери кают изнутри на случай бедственных ситуаций, и поэтому я открыл ее без особых помех. И как только оказался внутри, то увидел весьма скверную картину: два типа душили Такэути на полу рядом с койкой. Один из них, всей своей тяжестью сидел на ногах у Сэйго, оттягивая ему руки назад, так, что мой компаньон изогнулся в нелепой позе аллегорической фигуры, подобной тем, какие устанавливались в прежние времена на форштевне судна. Другой, со зверским выражением лица, тянул в разные стороны скрученный жгутом кусок материи, обмотанный вокруг шеи Такэути. По-моему, это делали его соотечественники, но сейчас было не до того, чтобы определять их гражданство. Так же как и думать о степени доверия к компаньону.

Газовик я провез вполне легально, вписав его в таможенную декларацию. Меня предупредили о том, что могут возникнуть проблемы на японском берегу, но я только пожал плечами: если возникнут, будем решать…

Я выдернул «вальтер» из внутреннего кармана куртки, с которым, словно предчувствуя могущие возникнуть ситуации, не расставался, и, лихорадочно вспоминая, что и как надо делать, произвел выстрел прямо в направлении всех троих.

Сделав бабах, я сразу же выскочил из каюты и захлопнул дверь. Изнутри доносились невозможные для человеческих глоток звуки; ничего, Серега, потерпишь, это все-таки лучше, чем навсегда лишиться дыхания…

Через секунду мощный рывок двери внутрь заставил меня выпустить ручку. Один из душителей, держась левой рукой за глаза и хрипло рыча, пытался как можно скорее покинуть каюту. Я врезал ему дважды в подреберье, затем, когда он окончательно согнулся — в основание черепа. Тот рухнул поперек комингса^[7].

Но в этот момент у меня стало ужасно резать глаза и драть в носоглотке: все-таки не зря предупреждают, что палить из газовиков в закрытых помещениях может быть чревато и для самих стреляющих.