Золотой истукан (др. изд.)

Он благодушно улыбается в ответ на угрозы стражей, терпеливо сносит пинки и брань, оскорбления, покорно делает, что ему велят: на стоянках носит воду и хворост, разжигает костры, помогает хазарам ставить палатки, чистить лошадей.

- И впрямь нищий духом, - насмехается над ним Карась. - Ну, чего сияешь? Его бьют, а он рад, дурак.

Роман скользит по его лицу отрешенным взглядом, как по пустому месту, и произносит постным голосом:

- Господи, помилуй.

- И голос-то каким стал отвратным! - ярится Карась, - Ну, погоди, святой старик… утоплю я тебя в бочаге. Испортил мне друга.

- Господи, помилуй.

- Тьфу!

Впервые в жизни узнал юный смерд, что такое истинное счастье. Оно - в безмятежности, в полном душевном покое, когда ничего не ищешь, не ждешь и ничего не хочешь.

Правда, хоть он и «умер плотски», хочется, как прежде, есть и спать. Но ему довольно и той чашки постного варева, которую дают раз в день. И спать дают час-другой. Чего еще надо человеку? И может ли ему досадить, полосуя плетью, косматый бешеный страж, - душа-то Романова уже в далеком небесном чертоге, куда пропахшему овчиной хазарину, с его немытой рожей, доступ наглухо закрыт. Смерть? Она желанна, ибо, как говорит проповедник, с её приходом рвутся узы между чистой душой и грешным телом.

А пока… пусть бьют, бранят, - иди себе полегоньку, шепча спасительную молитву: «Господи Иисуси Христе, сыне божий, помилуй мя, грешного», - и не услышишь брани, не почуешь боли.

- Что за река, - неужто все еще Кубань? - спросил Карась, когда пленных вывели к пойме, сплошь покрытой огромными растрепанными тополями, сухим камышом, непролазным колючим кустарником.

- Угру *- ответил Урузмаг. - Течет на восток, в другое море. Благодарите богов своих, что не лето сейчас, а то б комары вас насмерть заели.

- Видали мы комаров на Дону! И ничего, обошлось.

- Злей здешних комаров на свете нет. Их в тыщу раз больше, чем листьев в этих сырых лесах. Тучей висят, чернее зарослей ежевичных.

- А это что, тоже лес? - показал Карась на высокую, с какими-то плоскими выступами, зубчатую стену, синеющую далеко впереди.

- Это город Самандар, - торжественно объявил алан. - Настало время, други, прощаться.

- Город? А почему синий?

- Тень. Издалека всегда так.

- Сам он дар… Что сие означает?

- Саман - глина, смешанная для крепости с рубленной соломой. Дар - ну, как это… столп, стена, что ли. Выходит, Глинобитный столп. Он сложен из саманных кирпичей. Персы строили для хазар, - потому и название персидское.

- А-а. Что ж, значит, не сегодня-завтра мы, бедные, предстанем пред очами великого хазарского кагана?

- Вчера гонец доложил: кагана нет в Самандаре. На Итиле будет зимовать.

- Ого! Нам еще на Итиль тащиться?

^{* Угру - хазарское название Терека.}

- Нет, наверно, - при наместнике останетесь, при Алп-Ильтуваре, савурском беке.

- Кто - савуры?

- Большое племя хазарское.

- Ну, нам все равно, каган ли, бек ли. Только б дойти скорей до места. Ноги уже не несут. Ты подумай, откуда плетемся - от самого Днепра! Где Днепр, где чертов Угру. Рехнуться можно.

- Жаль, проклятый урус, ты ускользнул от моих когтей, - сказал Роману, подъехав, бек Уйгун, брат покойного Хунгара.

Роман и не знал, что Уйгун в караване! Э, да что ему теперь какой-то Уйгун?

- «Покорные богу», как именуют себя головорезы халифа Абд аль-Мелика, терзают Армению, сеют смерть и опустошение в Иберии, разоряют Албанию. Великая беда. Великая напасть. Возможно ль смотреть без содрогания на адские муки этих трех несчастнейших народов? Господи, помилуй! - проповедник перекрестился.

Алп- Ильтувар, темноликий, скуластый, с жидкими висячими усами, сказал сухо и строго:

- Тебе-то что, византийцу, до их страданий? «Византийцу? - удивился Роман.- Выходит, он все-таки ромей».

Их было трое в огромном княжеском шатре: Киракос, бродячий проповедник учения Христова, савурский бек Алп-Ильтувар и его новый, особо доверенный слуга и телохранитель, честный христианин Роман, который, придя в Самандар, был сразу определен на эту высокую должность по настоянию и ручательству святого странника.

- Армене, иберы, албаны - наши единоверцы,- ответил Киракос. - Разве зазорно заботиться о братьях и сестрах во Христе? Я обязан душою за них болеть.

- Да, - кивнул савур, тонко и понимающе усмехнувшись. - Тем паче, что эти братья и сестры во Христе платили раньше, до прихода «покорных богу», дань твоему императору. И ему хотелось бы вновь взять их под свою добрую руку.

Проповедник внимательно глянул в узкие черные глаза савура.

- А почему бы нет? Сказал Христос слугам Иродовым во храме Иерусалимском: «Воздавайте кесарю кесарево, а богу - богово».

- Богу богово, а беку - беково, - подправил савур Христово изречение соответственно каким-то своим тайным раздумьям.

Оба улыбнулись, довольные сразу возникшим между ними доверием, взаимным пониманием, сообразительностью.

Говорили они по-хазарски, Роман понимал их с пятого на десятое, но перед ним все же чуть приоткрылось в его новой вере нечто гораздо более связанное с делами земными, нежели небесными.