Золотой истукан (др. изд.)

- Жизнь со всеми ее заботами, тревогами, неурядицами, нуждой и бесконечной канителью мелких и крупных неудач - уже сама по себе наказание человеку. Зачем же еще придумывать друг для друга тысячу разных запретов, ограничений и всяческих видов устрашения?

Слава богу, что, несмотря ни на что, люди мыслят, ищут, находят…

Сириец Мара ис-Сакизсати писал своему сыну Саракриону: «Сократ не умер, так как существует Платон…» Нынче каждый мальчишка хоть что-нибудь да знает о Сократе. Но никто не помнит, как звали людей, казнивших его в Афинах. Никогда, государь, не спеши никого в темницу сажать. Вешать, жечь, травить. Топить, колесовать, четвертовать. Вдруг со временем, как в случае с Сократом, окажется, что как раз казненный-то был прав, был честен, умен, а казнивший - неправ. За что ты казнил бы всех этих умных, честных людей? - Он тоже кивнул бородой через плечо.

- Их дикие знания несовместимы с тем, что говорят мои дастуры, мобеды, гербады и прочие жрецы огня - атраваны.

Сахр опять понурил голову. Правда, теперь он не смотрел на шаха, но он знал, - о, он отлично знал! - чем его допечь:

- Перс Фаоль Дершахи, советник Хосрова Ануширвана (при этих словах Аскаджавар, страсть как любивший высказывания знаменитых людей и желавший тоже прослыть просвещенным государем, с явным удовольствием погладил бороду), в своем трактате о превосходстве знания над верой пишет, что знание, позволяющее познать суть вещей, ведет людей к единодушию, а вера, имея дело с предметами сомнительными, приводит к раздорам. «Наука, - говорит Дершахи,- имеет своим объектом то, что близко, ясно, признано, тогда как вера имеет объектом то, что далеко сокрыто и не познаваемо разумом. Первая не подлежит сомнению, тогда как вторая проникнута сомнением». Так неужели, о государь, ты хочешь отдать предпочтение заумному перед разумным? Если знания этих ученых людей несовместимы с тем, что говорят жрецы, - казни невежд-жрецов, пригрей ученых.

- Что?! Казнить… жр… хр… - Шах, любивший забавляться своей великолепной бородой и как раз засунувший ее, шелковистую, в алый рот, от неожиданности резко втянул воздух - и поперхнулся, чуть не подавившись собственной растительностью. - Казнить… кха, кха… кхазнить жрецов… ведь это все равно, что отрубить себе правую руку!

- Или - срезать бороду.

- Знаешь ли ты, что творится в полях?

- Слыхал - краем уха.

- Чернь бунтует, громит усадьбы князей. Хорошо, что я держу вашу академию под своим надзором, не выпускаю ее из дворца, а то бы она, собрав к себе всякий сброд, совратила весь мой народ. - Царь взял с низкого столика круглое серебряное зеркало, пристально, будто не узнавая, оглядел свое холеное лицо. - Хорош царь, который, оказывается, вовсе не священная особа, не тень бога на земле, а такой же человек, как все, и состоит, как блоха или, скажем, собачий кал, - тьфу! - из каких-то глупых атомов… Или ты думаешь, мужик станет смирнее, если будет знать, сколько верст от Земли до Луны? А в самом деле, сколько? - спросил он вдруг с живым любопытством.

- Триста восемьдесят тысяч верст,- ответил Сахр невозмутимо.

- Ого! Нет, это не пойдет. Человек не должен знать, что и он, и хорезмщах - всего лишь две бесконечно малые частицы, прилепившиеся к другой бесконечно малой частице, именуемой Землей, которая ошалело несется неведомо куда. Тогда он плюнет на все, перестанет чтить бога, усомнившись в нем, и с ним вместе - меня. - Царь бросил зеркало плашмя на ковер, ткнул в него длинным пальцем: - Человек должен знать, что над ним есть небесная твердь с добрым богом, - чтобы попасть к доброму богу, надо чтить царя, сына божьего, живущего на гладкой, твердой, устойчиво-плоской земле, - иначе попадешь вниз, под земную твердь, в ад с его злым черным богом. Оставьте звезды! Занимайтесь врачеванием, числами. Не мутите народ, - или я в прах разнесу вашу богопротивную академию.

- Мы его не мутим.

- Кто же мутит его? Я из всех округов получаю дурные вести.

Сахр пожал плечами.

Хорезмшах - примирительно:

- Ну, хорошо.- Аскаджавар взглянул на узкие окна с белыми решетками из алебастра, на дальний вход, у которого каменными истуканами застыли телохранители, - оглянулся за спину, сказал, понизив голос: - Я хотел поговорить с тобою о другом, - потому и задержал. Выпей, чтоб освежить свою глубокую рассудительность.

Хлебнув ячменной водки, Сахр закрыл глаза и оцепенел. Казалось, он уснул,- но шах понимал, что лекарь настраивается на предстоящий разговор. Чтоб не мешать ему думать, он терпеливо молчал и, ожидая, когда советник заговорит, пока что приглядывался к скромно сидевшему внизу, у помоста, рабу Сахра.

Это из- за него в еврейской общине случился переполох? Да, видный юноша. Крепкий. В глазах - ум. Отобрать у Сахра, взять в дворцовую стражу? Нет, не надо. Сахра лучше не трогать. Рассердится - подсыплет яду в снадобье, а в его снадобьях царь нуждается каждый день…

- Что больше всего тебя тревожит? - спросил, наконец, лекарь.