Золотой киль

Во время плавания члены экипажа такого небольшого судна, как наша яхта, редко видят друг друга, разве что при смене вахт, но Уокер держался и того обособленнее. Когда я ловил на себе его пристальный взгляд, он вздрагивал и отводил глаза, как побитый пес. Очевидно, боялся: не скажу ли я Курце о портсигаре. Такого намерения у меня не было — без Уокера мы бы не смогли управиться с яхтой. Но и успокаивать его не стал. Пусть попотеет от страха, думал я в сердцах.

С плечом Курце дело обстояло не так уж плохо, ранение оказалось сквозным и чистым, к тому же Франческа регулярно меняла повязку. Я настоял на том, чтобы он перебрался на корму, где качка ощущалась не так сильно, и это привело к общей перетасовке. Я теперь спал на лоцманской койке в кают-компании, что по левому борту, а Франческе отвели место по правому борту, которое она отгородила куском парусины, чтобы создать себе минимум личного пространства. В результате Уокера сослали на нос, где у клюза можно было прикорнуть на стоянке: для сна во время рейса это место не годилось — неудобно, да и качает там сильнее всего. Так ему и надо, думал я без тени жалости. Но из-за этого мы стали видеть его еще меньше.

Мы хорошо шли в Лигурийском море первые пять дней, делая по сто с лишним миль в сутки. Ежедневно я брал высоту солнца и сверял по карте наш курс, проложенный к Балеарским островам. Мне доставляло огромное удовольствие обучать Франческу искусству вождения яхты — она оказалась способной ученицей и ошибок делала не больше, чем любой новичок.

С некоторым изумлением я обнаружил, что Курце, оказывается, утратил былую ненависть к Франческе. Он сильно изменился и был уже не таким колючим, как прежде. Возможно, потому, что долгожданное золото было у него под ногами в целости и сохранности, а может, вся его яростная сила ушла во время сражения на верфи. Так или иначе, но они наконец поладили с Франческой и вели длинные беседы о Южной Африке.

Однажды она спросила у Курце, что он собирается делать со своей долей добычи. Он улыбнулся:

— Куплю plaas.

— Что купишь?

— Ферму, — перевел я, — все африканеры в душе фермеры, они так и называют себя, ведь «бур» на языке африкаанс означает «фермер».

Эти первые пять дней после прощания с Италией были лучшими днями за все время нашего путешествия. Лучше не было ни до, ни тем более после.

К вечеру пятого дня ветер упал, а на шестой он так часто менял направление, будто не знал, на что решиться. Трехбалльный ветер сменялся мертвым штилем — и у нас появилась пропасть работы с парусами. В тот день мы прошли всего семьдесят миль.

На рассвете седьмого дня воцарился мертвый штиль. Гладкое море, будто политое маслом, набегало длинными языками волн. К вечеру настроение у всех испортилось: мы пропадали от безделья, нам ничего не оставалось, как только смотреть на верхушку мачты, чертившую круги по небу. Драгоценные часы уходили, а мы были все так же далеки от Танжера. Меня раздражал скрип вертлюжного штыря гика — я соорудил подпорку, и мы опустили на него гик. Потом я спустился вниз, чтобы занять себя работой с картой. За сутки мы прошли двадцать миль. При такой скорости мы опаздываем в Танжер месяца на три… Пошел проверить, сколько у нас топлива: оставалось пятнадцать галлонов — это дало бы нам сто пятьдесят миль за тридцать часов при самой экономичной скорости. Пожалуй, лучше включить двигатель, чем сидеть сложа руки и слушать, как хлопают фалы о мачту. Решение было принято, и, запустив двигатель, мы снова двинулись вперед.

Меня злило, что приходится тратить топливо — нам следовало поберечь его на крайний случай, но ведь это, похоже, и был крайний случай, и, как ни крути, тратить приходилось. Мы рассекали вязкое море со скоростью в пять узлов, и я проложил курс к югу от Балеарских островов, поближе к Мальорке. Тогда, если возникнет необходимость зайти в порт, нам не придется сильно отклоняться от курса. Ближайшим был порт Пальма.

Всю ночь и следующее утро мы шли под мотором. Ветра не было, и ничто его не предвещало. Безоблачное синее небо отражало такое же безоблачное море, но мне было не до красот. Без ветра яхта беспомощна, а что мы будем делать, когда топливо кончится? Я посоветовался с Курце:

— Думаю, нам придется зайти в Пальму. Сможем там забункероваться.

Он швырнул за борт окурок:

— Это огромная потеря времени. Придется делать крюк, а что будет, если нас там поджидают?

— Мы потеряем больше времени, если останемся без топлива. Этому штилю не видно конца.

— Я заглядывал в средиземноморскую лоцию, — возразил он. — В ней говорится, что процент штилевых дней в это время года невелик.

— На нее полагаться нельзя — в лоции приведены средние цифры, а этот штиль может тянуться еще неделю.

Он вздохнул:

— Ты капитан — тебе и решать.

Я переложил руль, взяв чуть севернее, и мы пошли в Пальму. Проверив оставшееся топливо, я усомнился, хватит ли его, но мы дотянули. В парусную гавань Пальмы мы вошли на последних оборотах. При подходе к причалу двигатель заглох, и остаток пути мы проделали по инерции.

Тут я поднял глаза и увидел Меткафа.

* * *