Золотой ключ, или Похождения Буратины. Claviculae

Михаил Харитонов Золотой ключ, или Похождения Буратины. Claviculae Несколько историй, имеющих касательство до похождений Буратины и других героев

© http://samlib.ru/h/haritonow_m_j/clav.shtml

Размещен: 07/03/2015, изменен: 20/06/2018

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ АВТОРА

Эти маленькие истории я назвал claviculae, "ключиками". Если есть большой золотой ключ, то почему бы не быть маленьким ключикам — серебряным, медным или даже оловянным, которыми можно открыть тайники и закрытые уровни книги. То есть — узнать что-то раньше, чем это предусмотрено основным сюжетом, заглянуть за угол текста, подглядеть, куда ведёт боковой ход, автором намеченный, но не обустроенный, ну и всё такое.

Понятное дело, ключики предназначены для особенно внимательных и благодарный читателей. Но автор тешит себя мыслью, что несколько настоящих ценителей у его творения всё-таки найдутся, и ему приятно вручить им эти небольшие подарки.

Ключиками нужно пользоваться в определённой последовательности. Поэтому я везде, где это необходимо, указываю, после какой главы основного текста стоит заглядывать сюда, и до какой — чтобы не было совсем уж поздно. Настоятельно прошу читателя прислушаться к этим рекомендациям — иначе вы только запутаетесь и испортите себе удовольствие.

ПЕРВЫЙ КЛЮЧИК, СЕРЕБРЯНЫЙ. ОГРОМНОЖОП И ПРЕКРАСНОХВОСТ

Читать где-то в районе главы 19 первого тома, но никак не позднее 22.

Безвременье, около — или поблизости — какого-то часа. Поздняя рань.

Места вроде не близкие, но и не столь отдалённые.

Вроде бы везде всё есть. А как посмотришь, так многого и не досчитаешься. Однако без этого значимого отсутствия действительность была бы ещё пустее — или, если угодно, пуще, или даже пустошнее, хотя, в общем-то, все эти слова не без изъяна. Но изъян, по крайней мере, налицо, и именно он-то и придаёт — а вот что именно придаёт, так сразу и не скажешь. С другой стороны — а стоит ли внимания то, о чём можно сказать всё и сразу, не потратив ни минуты на созерцание и размышление?

Вот дорога. Допустим, она перед нами, а мы на ней. Ну или не мы, кто-то. А может, и что-то. Например, тут могло быть небольшое придорожное кафе с огороженным двориком и выцветшими тентами — с названием, к примеру, "Прорва", или, того лучше, "Перерва": на каком-нибудь языке эти слова непременно хороши, или хотя бы означают что-то хорошее. Но при дороге нет кафе "Прорва", да и вообще ничего хорошего нет.

Ах, если б рядом — розовый куст! Он почти доставал бы до полуоткрытого окна, из которого пахло бы гювечем, гиросом и чёрным смоляным кофе. Но — нет, здесь не цветут розы, здесь не варят кофе. Хер здесь варят! — да и того, в общем-то, не дождёшься к столу, ибо хер сыр, сыр хер, сколь долго его не вари, особенно если нет его — как, впрочем, и воды, и котла, и стола, не говоря уж об очаге или открытом огне. Где всё это? Хер знает. Знает, но молчит — чтобы не сварили, а также по другим понятным причинам.

Ещё может знать Монтень. Но Монтеня не видно. Незаметно что-то и памятника Монтеню. Хотя он-то как раз должен быть, ведь где-то есть памятник Монтеню — ибо таким людям обычно ставят памятник-другой, а то и все четыре. Однако Монтень, по словам Честертона, не мыслил о еже. Почему сей снисходительнейший гуманист так пренебрегал ежом — решительно непонятно. А когда о человеке что-нибудь решительно непонятно, памятник ему лучше не ставить, вы не находите? Ну а если уж он стоит — не замечать его принципиально?

Не отчаиваемся, придумываем себе яблоню, полную мелкими жёлтыми китайскими яблочками, — которые, если тряхнуть ветви, сыплются градом и часто-часто стучат по земле, иной раз попадая по руке или в темечко. Их не нужно есть, нужно слушать стук. Или уж если попробовать, то пихать в рот горстями, немытыми, ощущая вкус сладкой земляной гнили. В одном из яблочек должен был бы быть, наверное, маленький бурый червячёк — но нет и его. А поскольку его нет — он никому ничего не должен, но никому низачем и не нужен.