Золотой конь Митридата

– Я обещал тебе рассказать, почему мы не можем найти твою сестру, – начал Тирибаз, осторожно ступая на пахнувшую грибами прелую листву. – Видишь ли, эта страна как бы разделена на две части высокими горами. Так вот, одна ее часть, которую мы только что покинули, дружит с нами, а вторая – с римлянами. Твой дед пытался захватить Каппадокию и полностью подчинить понтийскому царству, но римляне не позволили.

Митридат топнул ногой, обутой в сандалию. Испуганная ворона, громко каркая, полетела в сторону хребта.

– Римляне, римляне, вечно эти римляне, – буркнул будущий властитель и выпрямился. Золотистые волосы его сияли на солнце, голубые глаза метали молнии. Он напоминал греческого бога, и его наставникам захотелось пасть ниц и целовать его обувь. – Когда я стану царем, Рим подчинится мне.

Дивноморск, 2017

Находясь в каком-то полусонном, полуобморочном состоянии, Лариса потерялась во времени и только благодаря Милене понимала, что происходит вокруг. В положенный срок они поехали в морг на катафалке, привезли туда лучший костюм Стаса, сунули несколько скомканных сторублевок растрепанной седой женщине в белом халате, которая долго и добросовестно приводила в порядок неузнаваемое, истерзанное, лежавшее на каталке тело, которое потом при помощи санитаров уложили в гроб.

– Крышку снимать не будем, – решила Милена. – Ты обратила внимание на его лицо? Ни одному гримеру не удастся привести его в порядок. Согласна?

Лариса опустила плечи:

– Согласна. Только все это как-то не по-людски.

– Как раз по-людски – пусть запомнят его живым. – Милена кивнула санитарам, и они потащили гроб к автобусу. – Хорошо, мать умерла раньше… Ума не приложу, как бы я ей об этом сказала, будь она жива.

Полный, рыхлый мужчина с двойным трясущимся подбородком, большими ушами и прилизанными темными волосами вышел из автобуса и направился к женщинам.

– Вадик, я распорядилась, чтобы крышку гроба не снимали, – сообщила ему жена. – Ты бы видел его лицо! Хотя это и лицом назвать нельзя…

Вадим всегда вел себя с супругой, как послушная дрессированная собачонка.

– Конечно, дорогая, – кивнул он, принимая подобострастный вид. – Ты, как всегда, права.

– Тогда в церковь. – Милена грузно поднялась по ступенькам в салон автобуса и опустилась на переднее сиденье. – Первый рубеж нами взят. Это едва ли не самое неприятное, – она повернулась к Ларисе, скромно примостившейся сзади. – Ты как?

Лариса устало прикрыла глаза:

– В норме.

– Молодец. – Она словно приросла к окну и до самой церкви не проронила ни слова.

Когда они подъехали к храму Покрова Пресвятой Богородицы, большому, внушительному, с огромными золотыми куполами, Лариса увидела толпу народа и узнала многих знакомых. На отпевание пришел весь факультет. Преподаватели и студенты жались к ограде, держа в руках четное число малиновых гвоздик – все как один. «Неужели неподалеку продавали только малиновые? Он такие не любил», – подумала Лариса, как ей показалось, не к месту. Женщина попыталась встать, но ноги не слушались, и лишь энергичные движения Милены, которая буквально вытащила ее из автобуса, немного привели ее в чувство.

К ним сразу же подбежали коллеги Стаса, громко и тихо выражавшие соболезнование, а работники фирмы «Доверие» уже вытаскивали гроб. Лариса почувствовала, как кто-то сжал ее руку, сжал сильно, словно передавая эту силу измученной женщине. Оглянувшись, она увидела однокурсника Стаса, которого знала давно, еще до женитьбы. Геннадий Быстров был первым, с кем будущий муж ее познакомил. Высокий, худой, уже до черноты загорелый, с орлиным носом и зелеными глазами с крапинками. Тогда он любил Блока и знал наизусть почти все его произведения, цитируя к месту и ни к месту. А сейчас… Внешне почти не изменился, только на переносице залегли две глубокие складки.

– Здравствуй, – шепнул он ей на ухо. – Прими мои соболезнования, если они тебя могут утешить. Мне кажется, в такие дни вообще не нужно ничего говорить.

– Верно, – слабо отозвалась Лариса.

Он молча повел ее в церковь, стараясь не отставать от Милены.

– Всегда поражался ее энергии. Прекрасно держится.

– Она потеряла брата, а я потеряла все, – произнесла Лариса так печально, что у Геннадия сжалось сердце.

– Ты хочешь сказать, что осталась без средств к существованию?