Золотой Крюк

Троица незадачливых рэкетиров тем временем завершала строительство первого гаража, но мстительный Палыч уже прикидывал для них новую работу. Филипп ныл на непогоду и примерзающие руки, Булыга работал молча и как будто даже с удовольствием, а вечером в рабочей столовой так наворачивал приготовляемый стариком-сторожем борщ, что зубы клацали. Молчание старшего брата с лихвой компенсировал Шора, засыпающий Палыча расспросами обо всем, что по недоразумению проезжало, пролетало или проходило мимо него. Палыч терпеливо разъяснял, осознавая, что постижение истин есть неотъемлемая часть перевоспитания, а к вечеру пил анальгин от головной боли. Зато после его бесконечных рассказах о войне голова начинала болеть у Филиппа.

Сейчас троица была занята перетаскиванием цемента из под навеса к месту возведения последней стены гаража. Булыга держал деревянные носилки с одной стороны, Шора прогибался под ними с другой, а Филипп остервенело вонзал лопату в кучу под целлофановым навесом и сгружал ее на это первобытное транспортное средство. За происходящим, спрятавшись под зонтик, зорко следил Палыч.

— Какие бабки упустили, — ворчал Филипп, хлюпая размякшими от дождя башмаками. — Могли бы сейчас в портвейне купаться вместо этой Колымы…

— А мне здесь нравится, — буркнул Булыга. — Харчи нормальные, труд физический, здоровью, значит, на пользу… Ты бы, Палыч, к ужину еще пузырь поставил — цены б тебе не было!

— Не положено, — отрезал надзиратель-любитель.

— Жмотяра позорный, — резюмировал Филипп, и в сердцах скосив зрачки в стороны, швырнул очередную порцию цемента мимо носилок прямо в ботинок Шоре.

— Ты чего творишь, добро разбазариваешь! — заорал Палыч, после чего добавил: — Теперь мяса в суп не получишь.

— А я забастовку объявлю! Нет такого закона, чтобы без мяса кормить!

— Ты и вправду, Палыч, обеспечил бы нормальные условия труда, — поддержал приятеля и Булыга, — поставь пузырь, жалко тебе, что ли?

— Закончите до вечера стенку класть — будет вам водка.

— А косяк? — поинтересовался обнаглевший Филипп.

— Накося! — показал ему дулю Палыч.

— Заметано, — обрадовался Булыга и сам начал прикрикивать на остальных, чтобы быстрее работали, после чего так помчался с тележкой к недостроенному гаражу, что Шора не помогал ему, а только болтался сзади колясок, как привязанный, с трудом успевая перебирать ногами по земле. Палыч только головой вслед покачал.

— Сколько волка не корми, а его все равно выпить тянет, — вздохнул он.

Напрасно, впрочем, Филипп неустанно жаловался на семью: другой человек имел сейчас на это больше законных оснований. Лев Семенович Бородянский, еще недавно — глава строительного треста, совладелец нескольких предприятий, гроза врагов и любимец правящей элиты, сейчас трясся на жестком сидении купе железнодорожного вагона, который уносил его не то в Воронеж, не то в Урюпинск — короче, с глаз долой от вице-премьера, который сразу после вызова "на ковер" и выяснения всех обстоятельств дела снял его с должности и объяснил, что на свободе он может остаться только в том случае, если в течении недели вернет ему долг ("можно без процентов" — милостиво сообщил чиновник, барабаня пальцами по столу). Впрочем, многоопытный Лев Семенович был вполне уверен как раз в обратном: вернув свои деньги, высокопоставленному чинуше уже не будет нужды покрывать его, Бородянского, темные делишки. И в самом деле, следователь из налоговой милиции, как верная гончая, смирно ждала сигнала, а пока прикапливала компромат. А когда Бородянский заикнулся Елене о мысли разменять квартиру, то ему напомнили, что жилплощадь оформлена на ее, любимой дочурки, имя, и расставаться с ней чадо не собирается.

— Это мне на память о тебе останется, если вдруг сядешь, — пояснила Елена, взглянув на отца так, как умела только она, да еще, правда давным-давно, одна женщина по фамилии Горгона.

Садиться Бородянский, как всякий здравомыслящий человек, не хотел, самолетами летать опасался, чтоб не схватили прямо в аэропорту, оттого и глядел сейчас в немытое с рождения окно вагона на проносящиеся мимо бескрайние просторы, поросшие где березами, где травой, где обветшалыми строениями станций. В конце концов у него еще оставались целый чемодан личных вещей, почти новое пальто, около тысячи долларов в портмоне и, главное, надежда, что на необозримых российских просторах наверняка найдется губернатор, которому специалист по утилизации госсобственности очень даже может пригодиться.

"Надо будет только паспорт сменить", — рассуждал Бородянский.

Между тем Витек все-таки добился своего: уговорил Чеботарева поехать с ним на рыбалку. Он уже не первый месяц донимал его этой идеей, и Сергей Степанович, хотя времяпровождение с удочкой у костра и не любил (потому что никогда не пробовал), скоро понял: легче согласиться и избавиться, наконец, от надоедливого, как комар, дружка.