Золотой Лингам

Действительно, первый зал пещеры был ничем не примечателен – обычная, промытая подземными водами в мягком туфе полость, при этом сырая и тесная. Зато уже следующий зал полностью компенсировал все тяготы проделанного пути: целый лес из свисающих сталактитов и вздымающихся им навстречу сталагмитов вырос у них на пути; фантастические кальцитовые образования всех мыслимых форм прихотливо расчленяли пространство обширной, далеко проникающей в тело горы пещеры; высокие, покрытые известковым «молоком» своды сверкали в лучах их фонарей подобно сказочным самоцветам.

Пространство зала было настолько велико и одновременно столь сложно сформировано, что это невольно вызывало дезориентацию. Однако их проводник уверенно вел свой маленький отряд дальше.

В конце «колонного» зала, как мысленно окрестил его Костромиров, зияли сразу два прохода-ответвления, но Пасюк направился не к ним, а подвел их к зловеще чернеющему поодаль провалу, напоминающему колодец и уводящему, по всей видимости, куда-то на нижние уровни пещеры.

– Ты же не хочешь сказать, – с надеждой в голосе произнес Вадим Вадимович, – что нам туда?

Вместо ответа Пасюк отвалил в сторону лежащий рядом с колодцем плоский камень и достал из-под него веревочную лестницу. Затем он зацепил ее за пару железных крюков, вбитых, вероятно, в одно из прошлых посещений, сбросил вниз и, молча показывая пример, начал спуск первым.

– Ядрен-матрен! – запаниковал Хватко. – Да я там, как пить дать, застряну! Точно говорю! Боже, да оттуда еще и воняет…

– Не застрянешь, – успокоил его Горислав, заглянув за край провала, – там даже медведь пролезет.

Странно, но из колодца действительно ощутимо несло каким-то звериным духом.

– Медведь, может, и пролезет… – обреченно проворчал следователь, неуклюже сползая нижней частью тела в жерло колодца, – только я-то не медведь. Но все равно, благодарю за сравнение…

Тем не менее он успешно достиг дна, а следом – и все остальные. Спустившись, они попали в своего рода тесную галерею с наклонными стенами и низким сводом. Осветив ее фонариком, Костромиров испустил возглас удивления:

– Смотрите! – в волнении воскликнул он. – Вы только посмотрите! Здесь же наскальные рисунки! О них ты мне ничего не сообщал…

– И точно, похоже на граффити, – приглядевшись, отозвался Пасюк, довольно, впрочем, равнодушно. – Комиксы, типа, какие-то… А я решил, это просто минеральные потеки или пятна плесени. В московской канализации такой «живописи» – завались. Лучше пойдем шустрее – дальше вы, в натуре, еще не так приколетесь…

Но Горислав предпочел задержаться и рассмотреть «комиксы» внимательнее.

– Дремучая ты все-таки личность, Пасюк, – заявил он, качая головой. – Это же наскальная живопись первобытных людей, ей, возможно, не один десяток тысяч лет, а ты… А посмотрите, какие при всем том яркие краски, какие тона – будто вчера рисовали! Замечательная сохранность… Ба! Гляньте-ка, да тут кругом кости!

На полу галереи действительно было разбросано множество костей.

– Звериные, – констатировал Антон Егорович, поднимая и рассматривая некоторые из них. – Изюбр, по большей части. Но есть, вона, кабарга… и еще чьи-то… сразу не поймешь… А! кабаньи, кажись… Ладно, пошли дальше – храмину смотреть. Долго еще, Пасюк?

– Считай, пришли, – отозвался тот. – Вон, прямо за поворотом.

Все с энтузиазмом поспешили за Пасюком. Но Костромиров еще задержался, зачарованно рассматривая испещренные рисунками камни. Его заинтересовало то обстоятельство, что техника, которую использовал первобытный художник, сильно отличалась от всех известных ему ранее образцов кроманьонской наскальной живописи. Здешние рисунки были не то что примитивнее (хотя это тоже присутствовало), а носили значительно более условный, даже абстрактный характер. Причем до такой степени, что догадаться о том, что именно хотел изобразить живописец, можно было далеко не всегда, и то если активно подключить фантазию.

Правую стену густо покрывали изображения, в которых угадывались фигурки, а точнее символы, всевозможных животных; кого тут только не было: олени, лоси, медведи, лисы, волки, кабаны и даже тигры с леопардами стояли, шли, лежали и бежали вперемешку с какими-то совсем уже трудноопределимыми, возможно вымершими, представителями местной фауны; и лишь единственная одинокая фигурка среди всего этого богатого зверинца явно напоминала человеческую – между, кажется, медведем и, возможно, тигром на коротких кривых ногах расположилось некое двуногое существо, сжимавшее в могучей шестипалой ручище (которая одна была прописана достаточно тщательно и реалистично) что-то вроде палки или примитивного копья.