Золотой Лингам

Диггер, удовлетворенно посмеиваясь, повел его дальше. Впрочем, метров через четыреста впечатление от подземных красот совершенно испортил труп крупной собаки – раздутое, как бурдюк, тело, зацепившись за придонный мусор, плавало прямо посередь мелкой речушки.

Они, чертыхаясь и матерясь, осторожно обошли неприятную находку с двух сторон. Вдруг Пасюк предостерегающе вскинул правую руку.

– Ч-шш! – прервал он недоуменный вопрос Горислава и присел на корточки, то ли прислушиваясь к чему-то, то ли вглядываясь в зыбкий мрак тоннеля. Так он сидел целую минуту, погрузив обе руки в воду и приблизив лицо к самой ее поверхности. А потом скомандовал, резко вскакивая:

– Скорее! Лезьте на стену! – а сам, не дожидаясь Костромирова, уже выбрался из потока, карабкаясь на узкий каменный пандус.

Горислав без лишних вопросов последовал его примеру. И очень вовремя. Потому что в следующий момент мимо них, рассекая темную воду, стремительно проплыло какое-то бревно. Только вот бревна редко плавают против течения. Когда таинственный объект достиг собачьего трупа, тот задергался, точно поплавок при поклевке, сорвался с места и неровными зигзагами устремился вверх по реке.

– Что это было?! – пораженно воскликнул Костромиров. – Неужто крокодил?

– Может, крокодил, – проворчал диггер, осторожно спускаясь обратно, – а может, и другое чего… У меня лично желания проверять нет. Тут – с год где-то назад – двое умников (из наших, кстати) решили выяснить, что, типа, к чему… кто такой тут, типа, шлындает, Жабенку мутит…

– И как? Выяснили?

– Без понятия. Обратно-то они не вернулись… Нам сейчас направо, Гор Игорич.

Костромиров разглядел в правой стене тоннеля черный провал арки, к которой прямо из воды вели осклизлые ступени, и следом за своим провожатым поднялся на сушу.

– Ффу-у! – выдохнул он с откровенным облегчением. – Знать бы заранее – ни за что бы с тобой не пошел. Страсти такие!

– Ну, во-первых, вы бы мне по-всякому не поверили, – с легкой усмешкой возразил Пасюк, – а во-вторых… во-вторых, мы уже, считай, на месте.

Двигаясь по довольно просторному коридору, они миновали два зала с шатровыми, как в церквах, сводами; Горислав обратил внимание, что кирпичная кладка сменилась еще более древней – белокаменной. А потом путь им преградила полусгнившая дощатая дверь. Пасюк особенным образом постучал по трухлявому дереву и, быстро нацепив респиратор, вошел внутрь.

Шагнувшего следом Костромирова едва не сбила с ног упругая волна вони – густой, плотной, – казалось, ее можно резать ножом, как слежавшийся за зиму компост; смрад был таким концентрированным, что перехватывало дух, и столь едким, что вышибал слезу. Горислав невольно отшатнулся и, отступив обратно в коридор, некоторое время, точно выброшенная на берег рыба, хватал ртом воздух, пытаясь сдержать рвотные позывы. Наконец, чуть отдышавшись, тоже прикрыл лицо респиратором и повторил попытку.

В свете нашлемных фонарей им открылось обширное помещение овальной формы с низким сводчатым потолком, поддерживаемым тремя рядами выщербленных кирпичных опор. В центре зала догорал чахлый костерок; все остальное пространство занимали некие всхолмия, походившие на большие навозные кучи. Судя по всему, именно они являлись источником убийственного смрада. Присмотревшись, Горислав понял, что это вовсе дерьмо, а множество – не менее полусотни – спящих вповалку людей, укрытых слоями всякого рванья.

– Скарабей, Скарабей, выползай сюда скорей! – вполголоса напел диггер, решительно проходя в глубь бомжового лежбища. – Где ты тут? Я к тебе гостя привел. С гостинцем. Покажись – у нас до тебя интерес.

Одна из тряпичных куч, у самого костра, шевельнулась и с сонным кряхтением, прямо по лежащим вповалку телам, поползла к ним. Вослед ползущему неслись стоны и проклятия товарищей, так что, казалось, он играет на клавишах диковинного рояля-матерщинника.

– Чего надо? – просипело существо, добравшись до них, и выпрастывая голову из шерстяного платка, слипшегося от грязи в некое подобие войлока. – А-а, это ты, Пасюк… ты кого, мать твою, привел?

Это был мордатый и бородатый мужик с заплывшим до монголоидности лицом и вдавленным носом.

– Не стремайся, Скарабей, – успокоил его Пасюк, протягивая бутылку водки, – корешок проверенный, свой. Побазарить с тобой хочет.

Старшина схватил бутылку, притиснул к самому лицу, точнее сказать – к самой роже, и, шевеля патлатой бородищей, принялся с подозрением изучать этикетку. Изучив, удовлетворенно хрюкнул и прикрыл емкость полой искусственной шубы.

– Ты знаешь, Пасюк, – пояснил он, – я не всякую дрянь пью.

Потом, уставив заплывшие глазки на Горислава, строго спросил:

– Как фамилия?

– Гиляровский, – ответил тот, не задумываясь.

– Июдей, что ли?

– Нет, репортер.

– Ишь, мать твою! Статью, что ли, хочешь про меня писать?

– Непременно, только попозже. А сейчас мне вот что надо: я слыхал, на вашем Уровне чужие объявились? Это правда?

– Ну.

– Феерично! – обрадовался Горислав. – Местонахождение сможете указать?

– Чё?

– Где их искать, спрашиваю, знаете?

– Ну.

– И где же они?

– Ишь, какой шустрый! Все-таки, июдей…