Золотой Лингам

– Да, согласен, история неприличная, но зачем же слюной брызгать? – невозмутимо парировал Горислав. – Министр, говорите? Что ж, иметь в правительстве своих людей, давнишняя мечта скопческой братии. Петербургские «белые голуби» (еще те – прежние, не ваши) даже пытались получить для своего «христа» место обер-прокурора Святейшего Синода. А в 1804, если не ошибаюсь, году некий камергер Еленский – тоже скопец – и вовсе представил государю проект об учреждении в России «божественной канцелярии» – фактически предложив установить скопческо-теократическую форму правления. Так что поздравляю, вы, отчасти, осуществили мечтания своих предшественников. Кстати, я слышал, что определенные силы прочат вас в претенденты на президентский пост, так?

И не надо делать вид, что не понимаете разницы между кастратами и скопцами. Уж кому-кому, а вам-то прекрасно известно, что оскопление предполагает, гм… более кардинальное хирургическое вмешательство по сравнению с кастрацией. Я даже не стану предлагать вам прибегнуть к самой простой – наглядной – демонстрации вашей непричастности. Потому как человек я по натуре впечатлительный, тонкой душевной организации. И всякие уродства мне глубоко претят. Кроме того, я еще три дня назад осмотрел в морге тело одного из ваших «голубков» – того, что погиб в стычке с ассасинами. И своими глазами удостоверился в полном отсутствии наружных половых органов. А эксперт пояснил, что ампутация носит давнишний характер. А помните Андрея Сурина? Того, что по ходу нашего первого разговора чуть не потерял сознание? Вы списали это на боевое ранение. А начальник вашей СБ, Каплунов, представьте, сказал мне, что Сурин не участвовал в стычке с ассасинами…

– Старый идиот! – со злобой прошипел Шигин.

– Что, один из ваших неофитов, новообращенный? Собственно, вы еще тогда упомянули «белого коня», на которого Сурин, дескать, сел. Только я не придал значения. Вернее, истолковал эту фразу в ином смысле.

– Ну-у… хорошо, – процедил Председатель. – Допустим – только допустим – что вы правы. Я, Иван Федорович Шигин, руковожу скопческой общиной Москвы. И сам, натурально, скопец. Зачем тогда, скажите на милость, мне, скопцу, этот ваш Золотой Лингам?! Ну если я добровольно избрал для себя стезю аскезы и мученичества?

– Могу предположить, – пожал плечами Костромиров, – что вы разочаровались в скопчестве. Личность вы, без сомнений, сильная. Однако не семи пядей во лбу. Иначе не погрязли бы в пучине этакого мракобесия. И как до сих пор вы свято следовали учению Селиванова, так же слепо поверили в волшебные свойства Золотого Лингама. То есть решили вернуть себе мужское достоинство. А заодно приобрести мощь Арак Кола – тоже довод нелишний. Впрочем, подозреваю, что тут как-нибудь не обошлось без «шерше ля фам». Я прав? Ну конечно! Ольга Ивановна, «абелярова» страсть… Что, решили произвести ее в скопческие королевы? О, сия «Элоиза» вполне вас достойна, и она еще преподнесет вам сюрприз. Вот уж истинно: два сапога – пара.

Иван Федорович, кажется задетый за живое, ничего на это не ответил. С минуту, подавшись на стуле вперед, он молча буровил собеседника взглядом, барабаня пальцами по столешнице. Постепенно его постукивания приобрели ритмический характер, и он принялся нашептывать себе под нос что-то неразборчивое. Да нет, не нашептывать, – скорее, напевать. Горислав прислушался в легком недоумении.

– Я родитель сокровенный, – бормотал Шигин, – для живущих в мире чад, для своих же откровений им я дал мой светлый взгляд. Дети веры, дети света зрят меня в своих делах; не постигнут – ждут ответа в гласе духа, не в словах… – и далее в том же полубессмысленном роде.

«Да здоров ли он?» – подумал Костромиров.

– Для спасенья верных чад основал я Белый град, – продолжал речитативно бормотать Председатель. – А во граде – Божий храм я возвел на радость вам. Ты на церкву погляди, вокруг нее походи, Духа свята поищи. Кругом церкви дерева, не руби их на дрова: перво древо кипарис, друго дерево анис, третье древо барбарис; ты древам тем поклонись да на церкву помолись. Я в той церкви порадею, трудов своих не жалея; накатила благодать, стал я духом обладать! Накати-ка, накати, мою душу обнови, дух свят, дух! Кати, кати, ух!

«Неужели помешался?» – всплыла в сознании Костромирова вялая мысль. Он вдруг ощутил, насколько сам вымотан и разбит.

А между тем в кабинете стало заметно темнее; стены спрятались за какой-то дымкой, по углам клубились косматые сгустки тьмы; зато лицо Председателя четко выступало из сумрака, словно подсвеченное снизу невидимой лампой. И этот светящийся лик раздавался, ширился, грозя заполнить собой все видимое пространство. Горислав ощутил легкое, приятное покалывание в затылочной области.

– Я же понимаю, я все понимаю, – медоточивым, проникновенным голосом заговорил Иван Федорович, переходя на прозу, – бессонная ночь, вы устали… столько переживаний… у вас нервный срыв, только и всего; вы измотаны, хотите спать… да вы уже засыпаете… засыпаете… засыпаете…