Золотой Лис. 1-2 часть(СИ)

Теперь, надеюсь, становится понятным, отчего уже впоследствии король Альфред Первый, урождённый барон Шарто, получил весьма многозначительную и почётную прибавку к своему титулу "Собиратель винограда"? И отчего чуть позже получилось сто двадцать три — но вот по поводу последнего новшества лучше расспросить некоего смазливого принца и пока оставшуюся на хозяйстве ясноглазую леди Виссу. Ну не стоит прежде времени посвящать вон того ярла в иные подробности…

— Ах, дьябло энкарнадо! — еле слышно ругнулась Меана. — Ридди, эти здоровые нас опередили!

Взгляд парня демонстративно скучающе скользнул по залитому лишь серебристым светом королевскому дворцу напротив. А сам он пробормотал нечто в том духе, что на обратном пути от баронессы он с таким себе дворецким уже пошептался. Да позвенел чем там надо в его ладонь — во славу сиятельного Динаса, разумеется. И пока новый монарх будет пировать до утра со своими дворянами, в это время в королевской опочивальне, на пышном королевском ложе…

Меана тонко улыбнулась в ответ — но так, что тут уже ясно стало, что же задумала эта сладкая парочка.

— Божанси, — негромко произнесла госпожа пока ещё просто баронесса Шарто. Она зачем-то нашла взглядом Ридда, чуть осторожно улыбнулась ему, а затем вернула своё внимание опять на дальний конец стола. — Вашу матушку звали Божанси, лорд Питт.

— Эй, да моя тоже носила это имя! — встрепенулась леди Муэрта.

Надо же, как оно всё чудненько совпало… Потому и понятно, что едва не прослезившиеся в умилении дворяне и толпы зевак услыхали громоподобный рык герцога Курвуазье:

— Так неужели имя матери не достойно быть увековеченным? Предлагаю новую лозу так и назвать — Божанси!

С шелестом и позвякиванием извлеклись из ножен и возделись ввысь прославленные в родовых хрониках клинки, соприкоснулись с нежным звоном и в полном согласии. Понятное дело, и посох лорда Шима одобрительно звякнул мерцающим в навершии камнем о чей-то меч.

Но тут и Ридд с блеском доказал, что не просто так о нём уже пролетел слушок, и не зря ему выданы все мыслимые и немыслимые авансы.

— Что-то тут темновато стало. А давайте-ка присветим, благородные дамы и господа?

Он шагнул к дальнему концу стола, встал рядом с Питтом и решительно поднял со скатерти обретавшуюся там ёмкость. Резной хрустальный сосуд просиял тёмно-рубиновым светом в его руке. Тем благородным и глубоким оттенком, присущим лишь старому вину.

Подученные дворецким (а кто ему нашептал?) их благородия не подкачали — церемония прошла не просто на славу, а даже и завораживающе. У дальнего от барона торца стола один за одним загорались движущиеся огоньки. Они множились и плодились, отчего казалось, будто там зашевелилась просыпающаяся огненная змея. Правда, виконт Камю как обычно начудачил — напиток в его руках озарился дымчато-синеватым сиянием какого-то нового сорта. И недрёманые жёны всерьёз обеспокоились, что их благоверные наверняка нынче напробуются этой диковинки и неведомой девицы до полного помрачения чувств…

Сияние множества огоньков разрасталось и ползло по столу из одного конца в другой, словно река пламени. Постепенно этот многоцветный блеск затмил и свет звёзд, и даже чуть потускневшую Белль, а вспышки и позвякивание распечатываемых сосудов подкрались и сюда, к барону Шарто. Немедля он подхватил свой тут же просиявший янтарём бокал. И когда вельможа непроизвольно пригубил благородного мерцающего нектара, смочил язык и нёбо старым мускатом, из сотен дворянских глоток вырвалось тысячекратно подхваченное и усиленное:

— Да здравствует король!

25.03.09

P.S.Знаете, мне даже немного жаль оставлять эту историю. Но собственно, на этом можно и закончить повествование об одном хитром лисе, умудрившемся всех провести махнув туда-сюда пышным хвостом и укрывшись за ним? Да при том так обокрасть загонщиков, что они в общем-то остались и не в претензии. Грязное золото людских душ струилось меж его рук, сияло, манило и обещало — и всё же, не имело над ним власти.

Да, можно на этом и закончить. Правда, одна из крохотных цветочных феечек, что-то промышляющих над расцветшим душистым горошком в глубине древней гномьей крепости — вон та, которая с золотым ведёрком — так не считала. А если взять с полки увеличительное стекло в массивной оправе старинной работы и с вычурной ручкой, да пристально рассмотреть сияющую малявку, то можно было бы заметить, как девичьи губки прошептали:

— Чтобы мастер Ридд просто так оставил запасную норку? Да никогда! Он вернётся за мной, я знаю…

Есенин — прим. авт.

Jedem das Seine — каждому своё (нем.) По иронии судьбы, именно этот многозначительный девиз красовался над входом в нацистский концлагерь Бухенвальд.