Золотой Лис

— А, ты все еще удостаиваешь университет своим посещением? — Шаса внимательно рассматривал обнаженные плечи дочери в мягком свете камина. Да, эту безупречную кожу, чистую и блестящую, как слоновая кость, она унаследовала от своей матери.

— Ему понравилось. — Изабелла проигнорировала иронию.

— Ну, если она того же качества, что и первые сто страниц, которые ты мне давала читать, то Симмондз, возможно, и прав.

— Он хочет, чтобы я осталась здесь и закончила работу. — Она не глядела на него. Шаса почувствовал, как что-то оборвалось внутри.

— Здесь, в Лондоне, одна? — Реакция была машинальной.

— Одна? С пятью сотнями друзей, сотрудниками лондонского представительства «Кортни Энтерпрайзиз», собственной матерью!.. — Она поднесла ему рюмку с коньяком. — Согласись, я буду не слишком-то похожа на маленькую девочку, брошенную на произвол судьбы в незнакомом городе.

Шаса промычал что-то неопределенное и глотнул коньяку, отчаянно пытаясь найти какой-нибудь более убедительный аргумент в пользу того, что ей следует вернуться с ним в Кейптаун.

— А где ты будешь жить? — пробурчал он наконец.

— Ну, это явная осечка, — Изабелла открыто рассмеялась и взяла у него сигару. Глубоко затянулась и выпустила колечко дыма через вытянутые в трубочку губки прямо ему в лицо. — Как тебе хорошо известно, на Кадогэн-сквер есть одна квартирка, которая обошлась тебе почти в миллион фунтов. И при этом стоит совершенно пустая. — И вернула ему сигару.

Разумеется, она была права. Поскольку они жили в официальной резиденции посла, семейная квартира все эти годы пустовала. Он растерянно замолчал; увидев, что он прижат к канатам, Изабелла нанесла решающий удар.

— Па, ведь ты же так мечтал о моей докторской степени. Неужели теперь ты хочешь, чтобы все мои труды пошли насмарку?

Шаса храбро бросился к контратаку.

— Поскольку ты, как я вижу, все так тщательно продумала, ты, наверное, уже обо всем договорилась с бабушкой.

Изабелла подошла к креслу, нагнулась и поцеловала его в макушку.

— Па, дорогой, я надеялась, что с бабушкой договоришься ты.

Шаса глубоко вздохнул.

— Маленькая ведьма, — пробормотал он. — Ты хочешь, чтобы я сам себя зарезал.

Итак, теперь можно было рассчитывать, что бабушку отец возьмет на себя; оставалось уломать няню. К этой операции Изабелла приступила заблаговременно; перед тем, как сообщить печальную новость, она дня два без конца перечисляла ей имена и достоинства всех семнадцати внуков, с нетерпением ожидавших ее возвращения в Велтевреден. Няня не видела их целых три года, три долгих английских зимы, и эти разговоры были, как бальзам для души.

— Ты только представь себе, няня. Когда коробль причалит к берегу, там у нас на Мысе будет уже весна, и Йоханнес будет ждать тебя на пирсе. — Йоханнес был главным конюхом в Велтевредене и любимым сыном няни. Старуха слушала с сияющими глазами. Когда же Изабелла, наконец, выложила главную новость, няня воздела руки к небесам, причитая о неблагодарности и утрате чувства долга современной молодежью. Затем она два дня дулась, но этим все и ограничилось.

Изабелла поехала провожать их в Саутгемптон. Новый «Астон Мартин» Шасы был поднят на борт лайнера компании «Юнион Кастл» жирафоподобным краном; слуги, все как один, выстроились на пирсе, чтобы проститься с ней. Она по очереди обняла их всех — от малайца шеф-повара до шофера Клонки. Затем поцеловала няню, и та разрыдалась.

— Ты, может быть, никогда больше не увидишь эту старую клячу. Вот увидишь, тебе будет меня не хватать. Вспомни, как я нянчила тебя…

— Да будет тебе, няня. Ты еще понянчишь всех моих детей. — Она затронула весьма опасную тему, но в данный момент нянины чувства были явно притуплены. Напротив, такая перспектива заставила ее отбросить мрачные мысли о грядущей кончине, и она заметно приободрилась.

— Возвращайся поскорее, девочка моя, а уж дома твоя старая няня о тебе позаботится. Все дело в этой горячей крови Кортни — ничего, мы подыщем тебе хорошенького южноафриканского мальчика.

Когда Изабелла подошла проститься с Шасой, то неожиданно для себя почувствовала, что никак не может сдержать слез. Шаса вручил ей белоснежный носовой платок, хранившийся в кармане его двубортного блейзера. Когда же она вытерла слезы и вернула ему платок, он громко высморкался и потер им свой единственный глаз.

— Чертов ветер! Все глаза запорошил.

Пока лайнер отчаливал от набережной и выходил на речной форватер, Изабелла ясно видела его высокую, элегантную фигуру на верхней палубе у самых перил; но он стоял один, слегка поодаль от остальных пассажиров. После развода так и не женился. Она знала, что с той поры он встречался с десятками женщин, красивых, талантливых, в самом соку, и тем не менее по-прежнему оставался один.

«Неужели ему никогда не бывает одиноко?» — думала она и махала вслед до тех пор, пока отец не превратился в едва различимую точку на верхней палубе.

Когда она возвращалась в Лондон, дорога перед ней то и дело расплывалась из-за влажной, горячей пелены на глазах.