Золотой Лис

Ее отчаяние порождало самые безумные фантазии. Она мечтала похитить его, увезти в такой привычный и безопасный мир Велтевредена. Представляла себе его в форме ученика какой-нибудь престижной школы, а не в этом жутком маскировочном наряде. Воображала, будто ей удастся заключить некую сделку с той таинственной силой, во власти которой все они оказались и которая так безжалостно распоряжалась их судьбами.

«Я готова на все – лишь бы они вернули мне моего ребенка». И все же в глубине души она понимала всю тщетность подобных надежд.

Затем, когда наступила ночь, уже которая ночь без сна, ее измученное воображение стало рисовать в темноте еще более мрачные и безнадежные картины. Ей пришла в голову мысль кончить все разом, прекратить эту пытку, избавить от этого кошмара и себя, и сына.

«Только так я могу его спасти. Это единственный выход для нас обоих».

Она воспользуется автоматом Хосе. Она попросит Николаса показать ей его, и как только оружие окажется в ее руках… Она содрогнулась; представить то, что последует за этим, было выше ее сил.

Генерал-полковник Рамон Мачадо сразу заметил происшедшую в ней перемену. Он предвидел ее.

В течение десяти дней он неотрывно наблюдал за каждым ее движением. В обеих хижинах были установлены видеокамеры и микрофоны, которые Изабелла так и не смогла обнаружить. Когда они с Николасом были вместе на пляже или в лодке, их снимали с помощью мощной телескопической линзы. Ежедневно Рамон проводил долгие часы, рассматривая ее в бинокль из заблаговременно подготовленных пунктов над самым пляжем.

На его глазах ее первоначальная эйфория постепенно уступила место простой и естественной радости от общения с сыном, а та, в свою очередь, неизбежно сменилась отчаянием и подавленностью, как только она в полной мере осознала, в какую изощренную ловушку ее заманили.

Он понял, что она, очевидно, подошла к тому пределу, за которым самообладание может ее покинуть и она может предпринять какие-либо безрассудные действия, способные перечеркнуть все положительные результаты, что были до сего дня достигнуты.

Он дал Адре новые инструкции.

В тот вечер, подавая обед, Адра неожиданно отослала Николаса с каким-то поручением, заставившим его на несколько минут отлучиться от хижины. Затем, наливая Изабелле в тарелку жирную наваристую уху, она как бы невзначай наклонилась к ней так близко, что ее волосы коснулись щеки Изабеллы.

– Ничего не говорите и не смотрите на меня, – шепнула она. – У меня для вас послание от маркиза. – Изабелла со звоном уронила ложку. – Осторожно. Не подавайте виду. Он просил передать, что попытается прийти к вам, но это трудно и опасно. Он сказал, что любит вас. Что вы не должны терять мужества.

Все ее мысли о самоубийстве мгновенно улетучились. Рамон здесь, рядом. Рамон любит ее. Ведь она знала, она всегда знала, что все будет хорошо, нужно только набраться сил и мужества, Рамон поможет ей, и все образуется рано или поздно.

Следующие два дня она жила ожиданием этой встречи. Она воспрянула духом, жизненная сила вновь забурлила в ней, и это сразу же сказалось на их отношениях с Николасом. Раздражение и скука, начавшие было понемногу их отравлять, куда-то отступили, и они вновь были веселы и счастливы.

По ночам она по-прежнему не смыкала глаз, но теперь уже не из-за терзавших ее душу сомнений, страхов и мрачных предчувствий; она ждала Рамона. «Он придет. Я знаю, что он придет». Затем к ней подошла одна из тех женщин, что встречали ее и обыскивали ее багаж; на сей раз у нее было для Изабеллы короткое сообщение.

– Самолет улетает завтра в девять утра. Вы полетите на нем.

– А как же мой сын? – воскликнула она. – Николас-Пеле?

Женщина покачала головой.

– Он остается здесь. Ваш визит окончен. Завтра в восемь часов утра за вами заедут. Вы должны быть готовы. Вот то, что мне приказано вам передать.

Ей захотелось взять с собой что-то на память о сыне. Приняв душ и переодевшись к обеду, она достала из сумочки маникюрные ножницы и спрятала их в кармане своих «бермуд». Когда Николас уселся за обеденный стол, она незаметно подошла сзади и, прежде чем он успел отдернуть голову, отрезала одну из его густых прядей.

– Эй, – нерешительно запротестовал он. – Это еще зачем?

– Я хочу увезти ее с собой, чтобы смотреть на нее и вспоминать тебя.

Он некоторое время обдумывал это, затем робко произнес:

– А можно мне тоже оставить у себя твои волосы – ну, чтобы вспоминать тебя?

Она молча вручила ему ножницы. Он встал перед ней и просунул пальцы сквозь один из ее локонов.

– Смотри не отрежь слишком много, – предупредила она его. Он рассмеялся, отрезал локон и обмотал его вокруг пальца.

– Твои волосы очень мягкие и красивые, – прошептал он. – Тебе правда нужно уезжать, мама?

– К сожалению, Никки.

– А ты еще ко мне приедешь?

– Обязательно. Я тебе это обещаю.

– Я положу твои волосы в книжку про Джока. – Он принес книгу и засунул локон между страницами. – Теперь каждый раз, как я буду открывать книгу, я буду думать о тебе.